Через час машины остановились перед зданием правосудия, окружённого воинами и жрецами. Заскрежетали и залязгали запоры на дверях будок, на землю спрыгнули тюремные надзиратели – они отличались от воинов более светлым оттенком кожи, сухощавым телосложением и отсутствием татуировок. Последнее свидетельствовало о том, что заключённых охраняют переселенцы из других Пустынь. В раннем детстве ракшадам наносят на запястья рисунок в виде сцепленных квадратных спиралей, и лишь потом их руки покрываются знаками, говорящими о роде занятий и положении в обществе.
Надзиратели быстро создали узкий коридор, ведущий от автомобиля хазира к двери здания. Однако Иштар покидать салон не торопился.
Замерев, Малика водила глазами туда-сюда. Сейчас особенно остро чувствовалось настроение людей, собравшихся возле здания суда. Священнослужители и воины словно не замечали друг друга – так не ведут себя соучастники общего дела. Они не враги, но и не друзья. Поведению тюремщиков вообще не было объяснений. Не возмутились, когда автомобиль хазира свернул с дороги и поехал в другую сторону от столицы. Не вмешались, когда шабира находилась в шаге от побега.
Малика не торопилась делать выводы, но предположения уже выстраивались в голове в логическую цепочку.
– Кеишраб будто приготовился к войне, – сказала Малика.
– Обычные меры предосторожности, – ответил Иштар. – Приехало слишком много желающих посмотреть на казнь шабиры. В истории Ракшады это беспрецедентный случай.
– Если бы ты не был хазиром, я бы решила, что ты надумал захватить власть.
Иштар повернулся к Малике. Взгляд тяжёлый, въедливый.
– Одни думают, что у них есть власть, а другие действительно обладают властью.
Он не доверяет Хёску? Опасается, что после суда над шабирой верховный жрец обвинит его в сговоре с приспешницей дьявола. И все обещания оставить Иштара на троне в обмен на его невмешательство в судебный процесс – это обман.
– Мне нужен зажим на шею, – промолвила Малика.
– Странное желание перед судом и казнью.
– Долго объяснять. И ты не поверишь.
Иштар повернулся на стук в окно и тут же забыл о просьбе. Сквозь стекло в салон автомобиля заглядывал Альхара. Заметив Малику, свёл брови. Не ожидал её увидеть?
– Судьи в сборе, – сказал Иштар и открыл дверцу.
В коридорах было безлюдно, тишину нарушали тихие голоса, доносившиеся из закрытых комнат, и звук шагов. Малика придерживала подол платья, а казалось, что в руках гири. Взирала в спины Иштара и Альхары, а перед глазами прыгали пятна: серое, белое, серое, белое... Перед распахнутыми дверями сделала глубокий вдох и вошла в зал заседаний.
Ей выделили место у двери, на стуле с протёртым дерматиновым сиденьем. Спасибо, что не заперли в железной клетке, как Драго. Усевшись, Малика посмотрела на свои руки. Они тряслись, Малика это чувствовала, но не видела, как не видела дрожащих коленей, но они точно дрожали. Странное состояние: колотится каждая клеточка тела, а разум остаётся ясным, холодным. Неуёмный страх плоти и спокойствие духа.
Малика направила взгляд вперёд. Иштар поднялся по ступеням на возвышение, установленное посреди зала, и опустился в кресло. Значит, ты обвинитель… За секунду в голове пронеслась стая мыслей, не смутив, не встревожив рассудок. Ни больно, ни досадно. Она в очередной раз ошиблась, ей не привыкать.
Посмотрела по сторонам. Зал заседаний опоясывали деревянные трибуны. За ними уже стояли судьи, облачённые в бесформенные балахоны. Малика вновь устремила взгляд на Иштара; мир сузился до замкнутой сферы, в которой существовали только двое: он и она.
Сбоку мелькнула тень, прозвучал чей-то извиняющийся голос. А Малика ждала, когда Иштар откроет рот и обольёт её грязью. И опять же, обиды не было, лишь жгучий интерес: как он станет изворачиваться и лгать, чтобы спасти свою шкуру и удержать корону.
Вдруг фиолетовое пятно врезалось в сферу, она лопнула как мыльный пузырь. По левую руку от Иштара встал Хёск. Значит… Иштар защитник?
Малика не сдержалась: уткнулась лицом в ладони и рассмеялась.
– Эльямин! – прозвучал голос верховного жреца.
– Прости, – пробормотала Малика, давясь смехом, и поправила чаруш. Хвала человеку, придумавшему эту тряпку.
Хёск с важным видом выдвинул обвинения против шабиры.
– Ты забыл сказать в начале речи: «Ракшада против народа Ракшады», – промолвил Иштар.
– Это глупая игра слов, – возразил Хёск, – и на самом деле ничего не значит. Мы получили менее двух миллионов писем в защиту шабиры. Это меньше десяти процентов взрослого населения Ракшады. Десятая часть не может говорить от лица всего народа.
– Жена Альхары написала письмо, а он его не нашёл. Мать-хранительница написала. Всё её помощницы написали. А писем нет. Как ты это объяснишь?
Хёск вздёрнул подбородок:
– Ты обвиняешь меня в подтасовке результатов голосования?
– Я обвиняю людей, которые уничтожили письма, увидев на конвертах женский почерк. Я требую повторного голосования.