Трон Знания. Книга 4

Чувствовалось, что Хёск уже устал объяснять советникам, почему отказался от обвинений против шабиры. При каждом новом вопросе демонстративно вздыхал, закатывал глаза и со стуком переворачивал песочные часы. Минуты, отведённой на ответ, не хватало, и верховный жрец глотал слова и всё чаще посматривал на Иштара: допрос прекратить мог только он.

Сидя на возвышении, Иштар с отстранённым видом взирал на изваяние своего прадеда и поглаживал пальцами лакированные подлокотники кресла. Казалось, он забыл, что в соседнем зале скоро соберутся представители дипломатических ведомств, желая выслушать из первых уст рассказ о противостоянии шабиры и верховного жреца. И совсем не думал, что Хёску не мешало бы передохнуть перед важным выступлением и настроиться на определённый лад.

Чтобы избежать вмешательства извне, Ракшада почти на месяц прекратила связь с внешним миром. Корабли стояли на рейде, не имея права выйти в море либо пристать к причалам. Краеугольные Земли питались слухами, которые просачивались из других государств Лунной Тверди, однако ни один официальный источник не мог опровергнуть их или подтвердить.

Вчера вечером Иштар снял запрет на передвижение морского транспорта и приказал выплатить компенсацию за простой кораблей. Иногородние жители, приехавшие посмотреть на казнь шабиры, с восходом солнца покинули столицу. Но по улицам до сих пор вышагивали военные патрули и прохаживались служители храмов.

Хёск всю ночь трудился над речью и хотел обсудить её с Хазирадом. Теперь, поглядывая на листы с текстом, понимал: речь придётся переписать, иначе послы забросают его вопросами, как сейчас забрасывают советники.

– Здесь шабира, – прозвучал от порога голос караульного.

Малика пересекла зал. Подождала, пока мужи потеснятся и за низеньким столом освободится место. Усевшись на пятки, покосилась на верховного жреца. Его присутствие не показалось ей странным: недруга, пусть и поверженного, нельзя выпускать из поля зрения.

– Шабира пришла попрощаться, – сказал Иштар. – Вечером она отбывает на родину.

– Я остаюсь, – промолвила Малика и ощутила во рту горечь. Запах лайма, напомнив о тюрьме, вызвал в желудке неприятное брожение.

– Вчера ты изъявила желание уехать.

– Я передумала, – произнесла Малика и, опустив руки на колени, сжала кулаки.

Возмутили ложь и равнодушный тон Иштара. Разозлило заносчивое выражение лица Хёска. Бесило, что тряпичный намордник не позволяет ответить им взглядом.

– Почему Джурия – эталон женской красоты, воспеваемый поэтами и художниками – надела чаруш? – спросила Малика.

– Ответ кроется в твоём вопросе, – проговорил Хёск, просматривая лежащие перед ним бумаги. – Она не хотела своей красотой смущать мужчин.

– Ты этому веришь?

– А ты – нет?

– Мне казалось, ракшадов ничем нельзя смутить.

– Сейчас – нельзя. Три тысячи лет назад – вполне возможно.

– Просто это очень странно: всю жизнь Джурия ходила с открытым лицом, а за два года до смерти вдруг его закрыла.

– Мудрость приходит с возрастом.

Малика кивнула:

– Ну да. А спустя сотни лет какой-то шабир объявил, что ношение чаруш – это традиция.

– Ты не знаешь историю.

– Ты прав. Вы знаете историю лучше меня. Намного лучше. И знаете, когда Джурия закрыла лицо.

– После поездки в Пепельную Пустыню, – подал голос Альхара. – Она совершала паломничество к гробнице наших воинов.

– Я могу туда съездить?

– Нет, – ответил Иштар. – Супруг Джурии выжег эту Пустыню.

– Почему? – спросила Малика.

– Лекари не смогли справиться с эпидемией, – проговорил советник, сидевший справа от Малики. – Лица и тела людей покрывались язвами. После язв оставались безобразные рубцы.

– И после паломничества Джурия закрыла лицо, – произнесла Малика, – чтобы никто не догадался о её болезни.

– Домыслы, – произнёс Хёск, оторвавшись от документов.

– Я всего лишь связала явления.

– Человек, который не разбирается в медицине…

– Скажи, ты из принципа со мной споришь? – перебила Малика. – Или у тебя ко мне личная неприязнь?

Бросив взгляд на Иштара, Хёск вновь уткнулся в бумаги.

– Я пришла сюда не для споров. Я хотела сказать, чего не буду делать.

– Мы слушаем, – произнёс Иштар безразличным тоном.

– Я не буду ходить на заседания Хазирада. Не буду вмешиваться в государственные дела. Не буду разбираться, что в вашей истории правда, а что ложь. Не буду критиковать ваши традиции и не буду нарушать ваши законы.

Советники переглянулись.

– А что ты будешь делать? – спросил Иштар.

– Займусь подготовкой к празднованию годовщины твоей коронации.

– Ты пробудешь в Ракшаде ещё три месяца?

– Ты возражаешь?

– Нет. Я только рад, – промолвил Иштар, хотя в его взгляде, обращённом на Малику, читалось: «Какого чёрта?»

– Подготовкой к военному параду занимаются командиры, – сказал Хёск, загнув уголок листа, который только что просматривал.

– Я хотела бы устроить театрализованное представление на историческую тему. Оно пройдёт после парада.

– Где?

– На площади Единства. Перед твоим храмом.

Хёск сел к Малике вполоборота:

– Этого не будет!

– Почему?

– Потому что это площадь Единства, главная площадь страны.