Корабль стоял у сложенного из огромных серых валунов мола. Корабль был невелик и немолод — собственный «морской зверь» Владыки.
Холодное серое море било в его наветренный борт, вздымая брызги и клочья пены выше привального бруса.
Светловолосый старый Вождь у изогнутого штевня поднял в приветственном жесте руки, обращаясь к собравшимся на берегу. Их были сотни — нет! тысячи: Короли и Князья на самом молу, маги и воины — у черты прибоя: многие из них стояли, не замечая, что море терзает полы их плащей; на берегу и дальше, к холмам — люди, люди… Казалось, не только ДонАлен, но весь Лейнстер, вся Ирландия, весь мир человеков собрался сегодня здесь, у серого предзимнего моря.
— Радуйтесь! — воскликнул Вождь. — Боги с нами, и Дорога открыта. Удачи всем, кто в пути!
Он шагнул к рулевому веслу, махнул рукой — двое воинов взялись за сходни, но не втянули их на борт, а сбросили на мол.
Один за другим опускались люди на берегу на колени.
— Прощай,
На корабле вдруг засмеялись — весело, охотно, как смеются доброй шутке.
Старый Вождь обернулся к Королю, не выпуская весла.
— Отчего не смеешься ты, сказавший слово смеха? — он улыбался. —
ЭПИЛОГ
Мальчик легко взбежал по заросшему вереском склону, остановился на минуту у огромного нависающего над склоном камня, оглянулся. Дикий Лес лежал внизу, словно зеленое море с островами невысоких холмов.
На вид ему было всего лет девять, вряд ли больше. В потрепанной, хотя и добротной, одежке, с разлохмаченными волосами он мог бы показаться сыном какого-нибудь зажиточного крестьянина, если бы не кожаный пояс с бронзовыми бляхами и короткий кинжал в ножнах.
Глядя на раскинувшийся у его ног бесконечный лес, на вершины гор вдали на севере, на крыши замка за лесом, на вересковые холмы, за которыми где-то далеко на западе лежало море, он вдруг очень остро ощутил свою причастность этому миру; более того — ему показалось на мгновение, что весь этот огромный мир принадлежит ему, как и он сам принадлежит этому миру.
Вышедшее из-за облака солнце коснулось его светлых волос, расцветив их неярким северным золотом; легкий порыв ветра разметал их, словно шутливо провел по голове великанской ладонью.
Мальчик улыбнулся и, повернувшись назад к склону, принялся искать вход.
Этот вход в скалу он заметил еще несколько дней назад, но до сих пор у него как-то все не было времени забраться сюда и посмотреть, что здесь такое. Он спрашивал о входе в замке у Эйна-лесничего, но тот лишь пожал плечами, сказав, что никаких пещер в окрестностях Галавы нет. Это было странно — Эйн знал все, что только можно было знать про здешние леса и холмы, — и еще больше разжигало любопытство.
Сейчас вход, который мальчик видел однажды снизу, отыскался почти сразу; это была совсем небольшая — по грудь взрослому мужчине — дыра в скале, прикрытая сверху огромным камнем. Мальчик пригнул голову и шагнул внутрь.
Внутри было тихо. Падающий от входа свет позволял видеть низкий коридор, уходящий куда-то вглубь горы. Мальчик постоял немного, ожидая, пока глаза привыкнут к полумраку, и прислушиваясь, потом пошел вперед.
Уже через несколько шагов коридор свернул в сторону, стал чуть наклонным; мальчик удивился тому, что в подземелье не стало темнее. Он остановился, оглядывая стены, и в тишине, не нарушаемой звуком его шагов, услышал слабый шелест, доносящийся откуда-то из глубины горы. Стало жутковато и.… еще более интересно.
Он прошел еще немного — ход снова повернул — и за поворотом опять остановился. Теперь шелест стал громче, явственнее, в нем четко слышался некий ритмичный узор. Он напоминал теперь… шум далекого прибоя.
Шагов через десять мальчик увидел новый поворот, резко уводящий куда-то вправо. Из-за поворота доносился тихий шум моря, и лился, казалось, странный жемчужный свет с едва различимым розовым отблеском — как цвет яблонь в конце весны. Мальчик осторожно втянул носом воздух, — сквозь запах земли и сырого камня еле слышно пробивались запахи морской соли и нагретой солнцем сосновой хвои.
Мальчику стало страшно. Он достаточно слышал жутких историй о злых духах, что скрываются в недрах волшебных холмов. Надо было убегать, пока духи не закрыли выход из горы, не сделали его пленником навсегда…
Но что-то удержало его. Быть может, — шум моря, которое он видел лишь пару раз в жизни и о котором мечтал; быть может, — тот яблоневый оттенок в лившемся из-за поворота свете: он почему-то очень любил ту пору, когда яблони в замковом саду покрывались чуть розоватой жемчужной пеной цветков. А может быть, удержало его мелькнувшее воспоминание о том миге, когда он, стоя на склоне горы, почувствовал себя хозяином всего этого мира…