Тропа предела

начало осени года 1549 от падения Трои

Было еще совсем тепло, хотя осень уже коснулась деревьев, окрасив заросшие лесом холмы вокруг ДонАлена в золотистые тона. И ветра почти не было; лишь иногда слабое дуновение его чувствовалось с запада, с моря, и тогда старому Вождю казалось, что это сама Богиня в своей покойной и ласковой осенней ипостаси легонько трогает его волосы.

Кто скажет сейчас, седые они или все еще хранят драгоценный цвет белого золота?

Кто разглядит, светлой ли печалью или покойной радостью полна душа Владыки? Почти никто — лишь несколько старых друидов и воинов, родившихся, когда Вождь уже был в зените своей славы, — последние из тех, кто шел по Тропе Предела рядом с ним, а не вослед, — как соратники, а не как ученики его учеников. Но где они? Кто-то — в Таре, обучает молодого Верховного Короля; кто-то — при дворах Четырех Королей; кто-то — в своих замках, окруженный детьми и внуками, кто-то — у своих сокровенных святилищ.

Вождю было немного грустно сейчас: эта мягкая, светлая осень напомнила ему, что давно наступила и осень его жизни; и все же он радовался, понимая, что жил достойно, ни разу не оступившись на Тропе, и что к последнему своему Пределу подходит именно так, как должен подходить к нему Светлый.

Ему было немного грустно оставлять Ирландию, которую он страстно любил, и Фианну, которую возродил из пепла, — оставлять все это другим, молодым. И все же в этом покойном чувстве уходящего больше было радости: Ирландия процветала и была, возможно, прекрасна, как никогда; Фианна крепко стояла на ногах, слава о ее магах и воинах гремела по всей ойкумене, и ДонАлен — главный замок фениев — был прекрасен и неприступен.

Вождь отвлекся ненадолго от своих мыслей, провожая взглядом одно из бесчисленных стад Фианны, которое мальчишки и молодые воины гнали в сторону замка: солнце уже клонилось к западу.

Еще Вождю было грустно оттого, что почти все, кого он когда-то хорошо знал и любил, уже покинули этот мир, перейдя грань последнего предела. Но они — были, и они оставались в сердце старого Вождя, и потому думать о них было радостью.

Сейчас, на закате своей долгой жизни, он часто вспоминал их всех.

Ойсин сын Фьена, первый из бардов возрожденной Фианны и первый человек, вставший на Тропу Предела рядом с ним. Уже полвека прошло с тех пор, как Ойсин погиб в одной из схваток, защищая своего Вождя.

И другой Ойсин — сын самого Финна, пятнадцать лет назад уведший своих людей в сумасшедшее плавание к Островам Бессмертных и не вернувшийся.

И мать Ойсина — жена Вождя, прекрасная, как море, ласковая, как летний вечер, та, что всюду приносила с собой запах цветущих яблонь. Та, что предпочла жизнь с Финном бессмертию волшебных холмов, — точно так же, как многими десятилетиями раньше другая женщина холмов выбрала Кумала… И тоже уже ушедшая…

Финн подумал о своей матери — прекрасной женщине с зелеными глазами и копной рыжих волос, которую он видел лишь однажды, в детстве, встретив на вершине священного холма свадебный поезд великого бога Луга, — и лишь спустя многие годы понял, что это была именно она: отчасти просто чутьем, а отчасти — по туманным полунамекам жены.

…Он так отчетливо представил себе лицо матери, ее фигуру в ниспадающем широкими складками темно-зеленом платье, что поначалу даже не удивился тому, что видит детали, которые никак не мог помнить с детства. Брошь в виде золотого цветка яблони, полуохваченного снизу серебряным лунным серпом; узкий кинжал у бедра, драгоценные украшения в волосах… И лишь осознав, что видит заходящее солнце сквозь фигуру матери, он понял, что это уже не просто воспоминание, но — видение.

Муйрнэ дочь Морврана, названная сестра Луга Длинной Руки, высоко подняла голову, простерла вперед раскрытые ладони.

Дэйвнэ, мальчик мой, — услышал Вождь. — Пора!

И сразу за тем короткий порыв ветра с моря ударил в лицо Финна, принеся с собой запах соли и бесконечных водных пространств, всколыхнул полупрозрачную фигуру женщины. Видение исчезло; солнце коснулось холмов на западе, и весь пейзаж, открытый взору с того места, где сидел Финн, словно взорвался ослепительно-яркими красками: новорожденным золотом вспыхнули леса, живым багрянцем разлилась вдоль горизонта рваная полоса заката, и небо над ней высветилось синевой такой глубины, что показалось стеной сапфирового огня…

Вождь поднялся; вероятно, движение его получилось слишком резким, потому что из-за спины его перепуганной птицей вылетел сидевший неподалеку юный оруженосец, застыл перед лицом Финна.

Финн улыбнулся.

— Мальчик, беги в замок, к Коналу: срочно — белую стрелу совета по всему Острову!

— А что… — начал было мальчик, но замер под взглядом Вождя, потом с места сорвался вниз по склону, к замку.

Вождь улыбнулся ему вслед, взглянул на закат и неспеша побрел к ДонАлену.

2

Лейнстер, бухта у замка ДонАлен,

канун Самайна года 1549 от падения Трои