Тропами вереска

Воткнула ножи крестом в землю, там, где дорожки кладбищенские пересекаются, поднялась. Смотрю – идет. Неторопливо так, хоть и озирается боязливо. И хочет сбежать, да не может, раз ведьма позвала. Кафтан на нем хороший, синий, сапоги с носами загнутыми, шляпа с пером, прямо франт городской!

– Я тебя предупреждала? – спрашиваю его.

– Не губи, матушка! Сами они, сами! Только сказали, где яички прикопать! Не я это! – залепетал мужик. А потом понял, что на этот раз не поможет, руки вскинул. Знаний в нем было – капля, а злой дури – океан.

Я ножом ладонь разрезала, на мужика капли стряхнула, так что он завыл, закричал. Раной ладонь к земле приложила, между ножами.

– Привязываю тебя, Прислава, к земле кладбищенской, словом и кровью ведьминскими. Наказ тебе: беречь и охранять, дверь держать закрытой, каждую ночь службу нести, пока не отпущу или пока долг не уплатишь.

И выдернула ножи разом. Мужик захрипел и в землю ушел, так что одежда пустая в грязь упала. А я села, уткнулась лицом в колени. Только отдохнуть мне не дали, подскочил служитель, тряхнул меня.

– Ты что сделала, ведьма? Ты же человека погубила!

Я отмахнулась обессиленно, даже съехидничать сил не было. Могла бы рассказать, что гад этот уже не первый раз пакостничает, все надеется, что твари тьмы ему золота да добра всякого принесут. Силы нет, но и человек порой может темноту впустить, если знать как. А уж тени Шайтаса расстараются, расскажут да нашепчут. И главное, в душу смотрю – раскаяния не вижу. Только досаду, что не удалось задуманное! А то, что из тьмы зло истинное в наш мир лезет, ему на то наплевать! Ну, погибнет во всей округе скот, ну, грядут года неурожайные, ну, родятся у молодых матерей мертвые дети, да и что с того? Главное, свои закрома набить!

А Ильмир трясет меня, злится. Потом отпихнул, как мусор, бросился туда, где кафтан с сапогами остались, на колени упал и давай молитвы свои читать. Я головой потрясла.

– Не поможет, служитель, – сказала ему хрипло. – Накрепко я его упрятала. В тело вовек не вернется.

Да и тело-то под землей теперь, будет жадный мужик по ночам выходить и дверь стеречь. Она каждый раз в новом месте открывается, хоть и есть приметы, по которым найти можно. А можно и ошибиться. Посмотрела на одежду сброшенную – надо бы убрать, а то придут утром деревенские, увидят и будут говорить, что ведьма печника Приславу демонам отдала или и того хуже – съела. А впрочем, пусть говорят. Больше бояться станут. А у людей где страх, там и уважение.

Так что я встала, шатаясь, и пошла к воротам, на служителя, что все бормотал что-то, не оглянулась даже. У развесистого дуба, сторожившего границу леса, Ильмир меня догнал, пошел рядом молча. Хоть и косился да хмурился.

– Спрашивай, – прокряхтела я. – Заслужил ответы, служитель.

– Это были такие же твари, что и у озера?

Я хмыкнула. Да уж, не в бровь, а в глаз сразу.

– Нет. У озера тварь страшнее была. Из высших. А это низшие, так, мелочь всякая.

– Ничего себе мелочь, – присвистнул, утирая кровь из разодранной щеки.

– Мелочь по мерке тьмы. А для человека все едино и смертельно.

– А для ведьмы? – глянул он остро.

– Жива еще, как видишь, – хмыкнула я.

– Как они в наш мир попали, я понял, даже служители знают про двери… Мы их вратами называем. Только…

– Только думаете, что их сами ведьмы и открывают, – закончила я за него и усмехнулась: – И так бывает, служка.

– Что?

– Что слышал. Все спросил?

– Тот мужик… что ты с ним сделала? Он умер?

– Он между мирами, двери стеречь будет. За все платить надо, – буркнула я. – Подумай об этом, прежде чем в Омут собираться.

– А ты за что платишь, ведьма? – негромко спросил Ильмир.

Я не ответила, только шаг ускорила.

* * *

С утра на тропинке мешочек с медными монетами лежал. Небольшой, конечно, но все же не поскупились деревенские, с каждого двора собрали. Мне и не нужно, да нельзя без откупа. Внутри – наузы неумелые и заговоры деревенские, чтобы, значит, ведьма медяшки забрала, а вместе с ними все несчастья и болезни людские. Я головой только покачала. Подобрала узелок и в подпол кинула, даже не считая. Тратить все равно не на что.

Охотники из ловушки моей убежали. Дух лесной рассказал: поняли мужики, что путь от болот нашли, да как припустили! До самой деревни неслись, сверкая пятками, откуда только силы взяли! Я посмеялась, представляя себе эту картину, рукой махнула и по делам своим отправилась.

Вечером же, когда пришла в лачугу, удивилась. Не было служителя. А я уже привыкла его у порога видеть или под окнами… Значит, ушел все-таки. И хорошо, нечего человеку у ведьмы делать. А тому, за кем тень Шайтаса ходит, тем более. Поужинала в одиночку и спать собралась. Хлесса под бок лезла, холода чуяла, так я ее прогнала, рыкнула зверем. И сама устыдилась. Нельзя свое дурное настроение на других скидывать, тем более – на неповинных и безответных. Легла, когтем зарубку на дереве прочертила. Пересчитывать не стала и так все назубок знала. Глаза закрыла, а самой не спится, лежу, прислушиваюсь. Как ветер воет, как мыши пищат, как шаги на тропе шелестят…