Тропами вереска

– Хитра, – протянул невидимый Шайтас, а я хмыкнула. Не любят твари мраки водицы, видать, шкуру замочить боятся!

– У тебя научилась! – обрадовалась я, всматриваясь в волнующийся тростник. Нежить теперь отходила, недовольно ворча и пытаясь укрыться от ливня.

– Хороша ученица, да строптива, – прошипел демон.

Но я слушать не стала, потому что нежить снова на Ильмира наступала, видать, не могла ослушаться приказа своего темного владыки. А я и помешать не могла, боялась колдовать. Служитель отскочил, и когти зверя прошли рядом, чуть вспоров рубаху. Но в тот же миг Ильмир развернулся и вогнал свой клинок в грудь нежити. Снова лес огласил страшный вой, даже земля вздрогнула. Вспыхнул янтарь на рукояти, и все стихло, только капли дождя стучали по озеру.

– Вот тебе и твоему псу, демон! – рассмеялась я.

– Рано смеешься, – со злостью обронил Шайтас. И вскрикнул у реки Ильмир, проваливаясь в яму у озера, повалился в воду. А потом и я закричала, увидев, как обвили мужское тело бурые водоросли, потянули на дно, в желтый мягкий ил. Не раздумывая, бросилась к берегу, прыгнула в воду, нырнула. У бережка не вода, а жижа, топь почти. В темной глубине ничего не видно и водяниц нет, некого на помощь звать. Свет луны сюда не проникает, лишь тьма кругом, словно на изнанку мира провалилась, к самому демону в лапы. И лишь подумала – сильные руки обхватили меня, дернули вверх, и я забилась, пытаясь отбиться и проклиная хитрого Шайтаса, что в ловушку заманил…

– Вересенья, да тише вы! Весь ил озерный подняли! – Ильмир прижал меня к себе и улыбнулся. И сразу нахмурился: – Я вам где велел оставаться?

Я головой потрясла, отвела со лба мокрые пряди, вздохнула глубоко. Оказалось, что стою почти у заводи, рядом коряга торчит, черными склизкими сучками вспарывает водную гладь. И мелко, по пояс всего – вот уж навел Шайтас морок, ведь почудилось, что глубже пропасти озерцо…

Ильмир меня к себе прижал, и весь страх прошел, как и не было.

– Испугалась! – пискнула я, затихнув в его руках. И прислушиваясь настороженно. Но Шайтаса я рядом не чуяла, как ни старалась. Снова посмотрела на служителя и, не сдержавшись, захохотала. Да и как не смеяться, если светлые волосы зеленцой отливать стали, бурые водоросли как шапка на голове, а на плече головастик примостился! Он тоже хмыкнул, меня разглядывая, а я смутилась. Да уж верно, и у меня вид не лучше – кикимора болотная!

Ильмир руку поднял, снял с моих волос желтую кувшинку, что возле уха повисла, тронул теплыми пальцами, стирая с моего лба грязь.

– Ну вот, был я чудищем лесным, а стал – озерным, – улыбнулся Ильмир и задумался. Но из рук меня так и не выпустил. – Вот же странность. Помню про лесное чудище и себя, с лицом опухшим, а где то было – не знаю. И на вас, Вересенья, порой смотрю, и чудится разное…

– Что чудится? – затаила я дыхание.

– Что держать вас в объятиях – самое правильное в моей жизни, – прошептал он. – Не понимаю…

Ливень стих, и тучки, мною притянутые, расползлись лениво в разные стороны, обнажили круглолицую луну. Она глянула сверху ласково, рассыпала в воздухе серебряную пыльцу. Мы снова рассмеялись, не в силах отвести друг от друга глаз, и разом вспыхнули травяные и озерные светлячки, зажглись множеством крошечных звездочек, зелеными огоньками расцветили заводь и камыш, то угасая, то снова вспыхивая.

– Красиво как… – прошептал Ильмир восхищенно.

– Огоньки проснулись – цветение папоротника предвещают, – вздохнула я.