Тропик Козерога

Идем дальше. Не пронизывающий ужас бедствий и катастроф, повторяю, а механический откат назад, застывшая панорама атавистической борьбы души. Мост в Северной Каролине – недалеко от границы с Теннесси. Выхожу с поросшего буйной растительностью табачного поля. Повсюду низенькие лачужки и запах молодой горящей древесины. День прошел в густом озере волнующейся зелени. Кругом почти ни души. Потом вдруг неожиданный просвет – и я уже перед огромным глубоким ущельем с перекинутым через него шатким деревянным мостом. Да это же край света! Как, во имя всего святого, я здесь очутился, зачем – ума не приложу. Как же я буду питаться? Да ведь если бы даже я съел невообразимое количество самой сытной еды, мне все равно было бы грустно, дико грустно. Я не знаю, куда мне деваться. Мост этот – это конец, конец мне самому, конец известному мне миру. Мост этот – это умопомешательство: я не вижу причин, зачем он здесь, я не вижу причин, зачем кому-то надо его пересекать. Я отказываюсь делать очередной шаг, я воздерживаюсь от пересечения этого безумного моста. Рядом – низенькая стена, я прислоняюсь к ней, пытаясь понять, что мне делать, куда деваться. Я тихо осознаю, до чего же я все-таки цивилизованная личность, жутко цивилизованная, – потребность в людях, разговорах, книгах, театре, музыке, кафе, пьяном кутеже и так далее. Жуткое это дело – быть цивилизованным, потому что, когда выходишь к краю света, тебе нечем питать страх одиночества. Быть цивилизованным – это значит иметь целый комплекс потребностей. Человеку же, когда он на полном издыхании, желательно вообще не иметь никаких потребностей. День-деньской бороздил я табачные поля, и мне становилось все более и более не по себе. Что мне делать со всем этим табаком? Куда меня занесло? Повсюду люди выращивают урожаи и производят товары для других людей, а я скольжу, точно призрак, не касаясь всей этой невразумительной деятельности. Я очень хочу найти себе какую-нибудь работу, но я не желаю быть причастным этому делу, этому сатанинскому механическому процессу. Я вхожу в какой-то город и просматриваю газеты, повествующие о том, что происходит в этом городе и его окрестностях. Мне кажется, что там ничего не происходит, что часы остановились, а эти жалкие бесы ни о чем таком даже не подозревают. Более того, я нутром чую, что в воздухе носится убийство. Я слышу его запах. Пару дней назад я пересек воображаемую линию, отделяющую Север от Юга. Я понял это, только когда наткнулся на правящего упряжкой черномазого, – поравнявшись со мной, он привстает на козлах и почтительно снимает шляпу. Он был седой как лунь, а на лице – выражение величественного достоинства. Тут уж мне стало совсем худо: до меня дошло, что здесь еще есть рабы. Этот человек обязан был приподнять передо мной шляпу – потому что я белой расы. Тогда как на самом деле это я должен был снять перед ним шляпу! Я должен был отдать ему честь, как пережившему все те гнусные издевательства, которым белые подвергали черных. Я первым должен был снять перед ним шляпу, чтобы дать ему понять, что я не из этой системы, что я прошу у него прощения за всю свою белую братию, слишком невежественную и жестокую, чтобы сделать честный открытый жест. Сегодня я постоянно чувствую на себе их взгляды: они следят из-за дверей, из-за деревьев. Все такие тихие, мирные – на вид. Нэгра ныкада нысыво ны гаварыль. Нэгра – он сыгида мачаль. Белый думай, нэгра зынай сывае месыта. Нэгра нысыво ны зынай. Нэгра жыдаль. Нэгра высо видель, шыто белый делай. Нэгра нысыво ны гаварыт, нэт, сэр, ныкада, сэр. НО НЕГР ТЕМ НЕ МЕНЕЕ УБИВАЕТ БЕЛОГО! Всякий раз, как негр взглядывает на белого, он режет его без ножа. Это не жара, не нематода, не скудные урожаи несут Югу гибель, – гибель Югу несет негр! Негр выделяет яд – хочет он того или нет. Весь Юг опрыскан и окурен негритянским ядом.

Еще рывок… Сижу у входа в цирюльню возле Джеймс-ривер. Я пробуду здесь минут десять – не больше, вот только сгружу свинец с ног. Передо мной отель и несколько лавочек: все там вдруг затихает… кончается, как и началось, – безо всякой причины. В глубине души я жалею горемык, что здесь рождаются и умирают. Да кому он, в сущности, нужен, этот город? На кой ляд кому-то переходить через дорогу, чтобы побриться и постричься или даже заполучить кусок сочного филейчика? Люди, купите-ка вы лучше себе по ружью да перестреляйте друг друга, к чертовой матери! Помогите мне навсегда выкинуть из головы эту улицу – она напрочь лишена смысла.