Тропик Козерога

Пронизывающий ужас жизни заключается не в бедствиях и катастрофах, поскольку подобные вещи способствуют вашему пробуждению: вы свыкаетесь с ними, сродняетесь и в конце концов вновь укрощаете… нет, ужас жизни скорее похож на… ну вот сидишь, например, в гостиничном номере в каком-нибудь, скажем, Хобокене, а денег у тебя на один раз поесть. Ты в городе, в котором тебе бы не хотелось еще раз побывать, и тебе и надо-то всего ночь перекантоваться в гостиничном номере, но, чтобы там высидеть, необходимо собрать все мужество, всю храбрость, на которые ты способен. Неспроста, должно быть, иные города, иные места внушают подобный ужас и отвращение. В таких местах, должно быть, постоянно происходит что-то вроде вялотекущего смертоубийства. Люди там той же расы, что и ты, они точно так же носятся со своими делами, как и все люди на свете, они строят точно такие же дома – не лучше и не хуже, у них та же система образования, та же валюта, те же газеты, и все-таки они совершенно не похожи на других известных тебе людей, да и вся атмосфера иная, и ритм иной, и напряжение иное. Это все равно что наблюдать себя в следующей инкарнации. До тебя с раздражающей несомненностью доходит, что жизнью правят отнюдь не деньги, не политика, не религия, не воспитание, не народ, не язык, не обычаи, а что-то другое – нечто такое, что ты постоянно пытаешься задушить и что в действительности само тебя душит, иначе бы тебя не охватывал внезапный ужас и не надо было бы задаваться вопросом, как бы куда сбежать. В некоторых городах, где обходилось без ночевок, бывало и одного-двух часов достаточно, чтобы потерять присутствие духа. Такова, на мой взгляд, Байонна. Я появился там поздним вечером, имея при себе несколько врученных мне заранее адресов. Под мышкой у меня был портфель с проспектом Британской энциклопедии. Мне вменялось в обязанность, передвигаясь под покровом ночи, продавать эту чертову энциклопедию каким-то бедолагам, желающим повысить свой культурный уровень. Даже если бы меня выкинули в Гельсингфорсе, я бы и то не испытал такого острого чувства неприкаянности, какое одолевало меня на улицах Байонны. По мне, так это совершенно не американский город. Да это и не город вовсе, а гигантский, извивающийся в темноте осьминог. Первая дверь, к которой я подошел, выглядела до того угрожающе, что я даже не потрудился постучать; подобным образом я обошел несколько адресов, прежде чем собрался с духом и постучал. Первое же лицо, показавшееся за дверью, перепугало меня до усеру. Я говорю не о робости там или смущении – я говорю о самом настоящем страхе. Это было лицо подручного каменщика – неотесанный ирлашка, способный на радостях и топором тебя зарубить, и в глаз харкнуть. Я быстренько сделал вид, что ошибся домом, и поспешил по следующему адресу. Каждый раз, как отворялась дверь, я видел очередного монстра. И вот наконец я добрался до одного глупого дурня, который на полном серьезе собрался повышать свою эрудицию, что меня и доконало. Я испытал неподдельный стыд за самого себя, за свою страну, за свою расу, за свою эпоху. Я потратил черт знает сколько времени, убеждая его не покупать эту проклятую энциклопедию. Он со всем своим простодушием поинтересовался, что же в таком случае привело меня в его дом, на что я, ни секунды не раздумывая, наговорил ему поразительной лжи – лжи, которая впоследствии обернулась великой правдой. Я сказал ему, что продаю энциклопедию только для виду – чтобы иметь возможность знакомиться с людьми и писать о них книги. Это крайне его заинтересовало – гораздо больше, чем сама энциклопедия. Ему захотелось узнать, что я думаю написать о нем, – не могу ли я рассказать? Двадцать лет потребовалось мне, чтобы ответить на его вопрос, однако же получите! Если вам, Джон Доу из города Байонна, все еще это интересно, так знайте же… Я вам очень многим обязан, Джон Доу, потому что после того, как я наврал вам с три короба, я вышел из вашего дома и, в клочья изорвав проспекты, предоставленные мне Британской энциклопедией, выбросил их в сточную канаву. Я поклялся себе, что в жизни больше не пойду к людям под ложными предлогами, даже если в качестве такого предлога надо будет распространять Священное Писание. Я в жизни больше не буду ничего продавать, даже если мне придется умереть с голоду. И вот я иду домой, и я сяду за стол и на самом деле буду писать о людях. И если кто постучит в мою дверь и предложит мне что-то купить, я приглашу его зайти и спрошу: «Зачем тебе это?» И если он ответит, что ему надо зарабатывать на жизнь, я отдам ему все деньги, какие у меня найдутся, и снова попрошу его задуматься о том, что он делает. Я хочу предостеречь как можно больше людей, чтобы они, занимаясь тем или иным делом, не использовали в качестве предлога необходимость зарабатывать на жизнь. Это неправда. Можно умереть голодной смертью – и это гораздо лучше. Каждый, кто по собственной воле обрекает себя на голодную смерть, подкидывает очередную палку в колеса механического процесса. Я бы скорее предпочел увидеть, как человек в погоне за желанным куском хлеба хватается за ружье и стреляет в соседа, нежели поддерживает механический процесс, делая вид, что ему приходится зарабатывать на жизнь. Так-то, мистер Джон Доу.