Тропик Козерога

В тот же день, ближе к ночи. Все шкандыбаю, зарываясь все глубже и глубже на Юг. Я выхожу из какого-то маленького городишки и короткой дорогой срезаю путь к шоссе. Вдруг слышу позади себя шаги, и вскоре меня на бегу обгоняет молодой человек, тяжело дыша и матерясь на чем свет стоит. Я на секунду останавливаюсь, чтобы понять, в чем дело. Слышу: следом за ним несется еще один. Этот постарше и вооружен. Он дышит на удивление легко и молчит как в рот воды набрав. Как раз в тот момент, когда он появляется в моем поле зрения, из-за туч выплывает луна, и мне удается как следует разглядеть его лицо. Я узнаю в нем охотника на людей. Я отступаю в тень, и тут следом возникает еще несколько человек. Я в панике. Дрожу как осиновый лист. Слышу, кто-то говорит, что это шериф и что он обязательно сцапает того парня. Ужас. Продолжаю двигаться к шоссе, ожидая услышать выстрел, который разом со всем покончит. Ни звука – лишь тяжелое дыхание молодого человека и нетерпеливый дробный топот банды шерифа. Только выхожу к большаку, как из темноты выступает еще один бугай и не спеша приближается ко мне. «Куда путь держишь, сынок?» – спрашивает он вполне дружелюбно и даже чуть ли не ласково. Я сбивчиво мямлю что-то насчет соседнего города. «Оставайся-ка лучше здесь, сынок», – говорит. Я не стал вступать в пререкания. Я позволил ему препроводить меня обратно в город и заключить под стражу, как вора. Я улегся на полу вместе с другими пятьюдесятью хануриками, и мне приснился дивный сексуальный сон, окончившийся гильотиной.

Шкандыбаю дальше… Назад возвращаться так же муторно, как и продвигаться вперед. Я уже больше не чувствую себя американским гражданином. Та часть Америки, откуда я вышел, где я имел хоть какие-то права, где я чувствовал себя свободным, осталась так далеко позади, что начинает в моей памяти потихоньку обрастать мхом. Такое ощущение, будто меня постоянно пихают прикладом в спину. Шагай, шагай! – кажется, только это я и слышу. Когда со мной заводят разговор, я прикидываюсь шлангом, чтобы не показаться чересчур умным. Я выказываю живой интерес к урожаям, погоде и выборам. Когда я останавливаюсь, чтобы немного передохнуть, меня начинают разглядывать – и черные, и белые: так и пожирают глазами, точно ждут, когда я дам сок и можно будет мной полакомиться. Мне надо прошагать еще миль этак с тысячу – будто у меня тайное задание, будто я и впрямь куда-то спешу. А тут еще всем своим видом приходится изображать нечто вроде благодарности за то, что никому, видите ли, до сих пор не взбрело в голову меня прикончить. Это и угнетает, и бодрит одновременно. Ты человек меченый, и никто не посмеет нажать на гашетку. Тебе дадут в целости и сохранности добраться до Мексиканского залива, а там хоть топись!

Да, сэр, я дошел до Мексиканского залива; мало того – я вошел в него и утопился. И сделал это – gratis![60] А когда выловили мое тело, на нем обнаружили метку: F. О. В.,[61] Миртовая аллея, Бруклин; назад его отправили С. О. D.[62] Когда впоследствии меня спросили, зачем я себя убил, я не смог придумать ничего лучшего, как ответить: «Потому что хотел электрифицировать космос!» Под этим я подразумевал одну очень простую вещь: Делавэр, Лакавана и Запад уже электрифицированы, Приморская воздушная трасса уже электрифицирована, а душа человеческая по-прежнему остается на уровне крытого фургона американских колонистов. Я родился в самом логове цивилизации и воспринял это как должное – а что было делать? Но в том-то и штука, что больше никто не принимал это всерьез. Мне не было места в обществе, где я был единственным по-настоящему цивилизованным человеком, – пока не было. Однако книги, которые я читал, музыка, которую я слушал, убедили меня, что в мире есть и другие люди вроде меня. Я должен был пойти и утопиться в Мексиканском заливе, чтобы получить прощение за то псевдоцивилизованное существование, что я влачил. Я должен был, как от вшей, избавиться от своего духовного тела, если угодно.