Тропик Козерога

Бедлам – это слово мы ввели в обиход для обозначения порядка, который не укладывается в голове. Я люблю переноситься в те времена, когда вещи только начинали принимать четкие очертания, – потому что порядок тогда, если бы только он укладывался в голове, был, наверное, все же идеальный. Во главе угла стоял Хайме, Хайме – лягушка-бык; там же притулились порядком разложившиеся яичники его жены. Хайме утопал в них по уши. Они были ежедневным предметом обсуждения и возобладали даже над его слабительными пилюлями и обложенным языком. Уж очень он был охоч до «похабных баек», как он их называл. О чем бы он ни заговаривал, либо начиналось с яичников, либо к ним сводилось. Несмотря ни на что, они с женой еще как-то ухитрялись напоследок что-то с них поиметь – долгие, растянутые, как змеиный хвост, совокупления, в ходе которых Хайме успевал, не выпиздюхиваясь, выкурить одну-две сигареты. Он вечно донимал меня своими разглагольствованиями о том, как возбуждают его жену гнойные выделения из ее разлагающихся яичников. Она и так-то была слаба на передок, а тут стала еблива, как никогда. Неизвестно, что с ней будет после того, как ей все там вырежут. Да она вроде и сама это понимала. Ergo – заебись! Каждый вечер после мытья посуды они в своей живопырке сбрасывали одежды и сплетались, точно пара змей. При каждом удобном, равно как и неудобном, случае он принимался расписывать мне все это в деталях – ее манеру ебаться то бишь. Внутри она как устрица – устрица с мягкими зубками, которыми она его покусывала. Иногда у него появлялось ощущение, будто он забирается аж в самую матку, – в такую пушистую негу он погружался, при этом мягкие зубки чуть не насквозь прокусывали его хобот, что доводило его до экстаза. Обычно они проделывали это в позе «ножницы», лицом к потолку. Стараясь подольше не кончать, Хайме размышлял о служебных делах, о мелких неурядицах, от которых пухли мозги и сводило яйца. В промежутках между оргазмами он позволял себе помечтать о какой-нибудь посторонней женщине, чтобы, когда жена снова начнет к нему приставать, он мог вообразить, что ебется каким-нибудь сногсшибательным способом с какой-нибудь сногсшибательной пизденкой. Обычно он устраивался таким образом, чтобы, пока все это тянется, можно было поглядывать в окошко. Таким докой стал в этом деле, что мог запросто раздеть любую проходящую внизу по бульвару дамочку и телепортировать ее к себе в постель; мало того, ему фактически удавалось поменять ее местами с женой, и все – не выпиздюхиваясь. Иногда он въябывал в таком духе часа по два кряду, так и не удосужившись кончить. Нечего, мол, попусту разбазаривать!