Тропинка к дому

— Не на корабле, не больно командуй. Михеев меня принял, ему и подчиняюсь, — огрызнулся Орлов.

Боцман доложил Михееву и велел приглядывать за новичком строго.

«Спит где-нибудь бродяга или с утра уже промышляет».

Михеев вышел из загона, потоптался на высеребренном морозцем крыльце, открыл лабораторию. Как никто другой, он знал своих лосей: когда кто появился на свет, кто у него родители, какие привычки, как выглядит; и все же он сел и раскрыл «вахтенный журнал» Привалова, отыскал нужную запись, прочел:

— «Верба… Родилась в лесу, мать — Снегурка, отец — Рогач, дикий лось. Мать четыре дня водила дочку с собой по лесу, а после сама привела на ферму».

«Ага, стало быть, начальное образование получила лесное, — рассуждал сам с собой Михеев. — Вербу мы у матери отняли. Стали учить в другой, нашей школе. Но мать, конечно, она запомнила. И лес. Умница. Неподкупно горда. И все время нравилось ей уединяться».

Было над чем поломать голову Михееву: неужели тяготила рука человека? Неужели носила в сердце мечту о лесе, хотя лес-то ей дали? Неужели хотелось тревог и других радостей?.. Впереди зима. В лесу и днем ходи с оглядкой, зри остро, а ночью и того тревожней. А Верба решилась!

Михеев жалел лосиху и гордился ею.

Орлов на другой день, как пропала Верба, почесывая поросячью, белесую щетину на щеке, сердитым голосом объяснял Михееву:

— Как чумная, кинулась в лес. Больше я и не видел ее. Все, начальник. Драпанула, ясное дело. Лось — какой с него спрос, если разобраться.

Орлов знал больше, но таил. Лосиха лизала в корыте соль, задержалась, а он в это время выгонял из загона стадо. Разозлился на Вербу, заорал: «Тебе, зараза, ночи было мало!» — схватил обглоданную осиновую ветку и несколько раз стегнул по тонким ногам.

Верба удивленно, потом гневно глянула голубоватыми глазами на человека и побежала.

2

Самым трудным был первый час побега: казалось, гонится, гонится за нею, машет палкой тот крикливо-злой, заросший белесой щетиной, пахнущий гнилым осиновым листом человек-коротышка.

Жгучая обида туманила голову, резала сердце — ударил, при всех лосях ударил! А за что? Чем она провинилась? Что она плохого сделала ему и другим людям? Ничего. Никогда. Она даже простила им жестокость — они отняли у нее мать. Отняли и ни разу не показали ей. А мать, оказывается, была рядом, на ферме. Когда она подросла, они встретились и узнали друг друга. Мать теплыми глазами обласкала ее, лизнула в голову, потом они стали бок о бок, погрустили и разошлись.

Она бежала и несла с собой эту давнюю, угасшую было обиду… Никогда, никогда не вернется она назад! Зачем? Некого и нечего жалеть. Правда, ей нравился Пилот, он большой и сильный лось с серебристым загривком и добрыми глазами. Он тоже убегал. Но почему-то вернулся. Уж не из-за нее ли? Глупец. Теперь бы они могли встретиться где-то в дальних лесах…

Ветки хлестали по серым бокам — не беда, кусты преграждали путь — проламывала, ручей с за́берегами — звонко, как стекло, била копытами лед.

Лес волновал Вербу всегда. Тут находила она радость и обновление. И новых друзей — диких лосей. Она тайком встречалась с ними и подружилась.

Она убегала знакомым лесом, в котором еще жили резко-холодные, нудные перезвоны колокольцев: это скороходью шло лосиное стадо на пастьбу… Звуки металла ранили ее. Дальше, в лес… Дальше…

Остановилась, прислушалась: наконец-то отстали, не брякают колокольцы.

Пошагала — динькает, бесится колоколец. У нее на шее! Надо же! Как она раньше не замечала его?! Будто лосята родятся с колокольцами на шее?! Сорвать его, немедля освободиться от этого ужасного звона.

Пила в ручье и разглядела колоколец: похож на гриб-подосиновик, шляпка загнута книзу, а стерженек болтается. Она подошла к елке, выбрала сучок, зацепилась ошейником и рванула сильно и зло. Ушко лопнуло, колоколец, ударяясь о еловый корень, звякнул и онемел. Ошейник из белой сыромятной кожи остался. Он не мешал.

Она забудет о нем. Но придет день, и этот ошейник, аккуратно пригнанный рукой Привалова, спасет ее…

Верба тихо брела лесом. Брела в тишину. Именно в эту сторону уходили от стада дикие лоси. Останавливалась, отдыхала лежа или стоя и продолжала путь.

А когда устала, залегла в ельниках. Дремалось-спалось чутко, тревожно. В загоне, свернувшись калачиком на земле, она спала крепко и спокойно — не думалось об опасностях. Кругом были лоси, и с ними всегда кто-то находился: Хозяйка (Галина Николаевна) или Хозяин (боцман Привалов)… Теперь одна. Страшновато без привычки. Знобко. Нет, не одна. Сосны рядышком, елки. Небо над головой. Где-то сбоку глухо и растяжно ухнуло, еще раз, еще… Потом низко прошелестели крылья. Филин — дежурный ночных лесов. Этого нечего бояться.