Тропинка к дому

Борька Сизов живет с матерью и молодой женой Томкой, буфетчицей из санатория. Хозяйственный мужик: пасека, две коровы, бычок, дюжина овец, еще — поросенок, гуси. Все есть в доме под железной крышей, а кажется — мало: хочется механизатору на своих «Жигулях» кататься по округе.

И охотничья мечта у него не пустячная — свалить лося, да не годовика, а чтоб матерого. Много их шатается тут, бренчат-дразнят колокольцами. Будто, если динькает железо на шее, от картечи заговорен. Шалишь!

Ах, лось! Заветная добыча. Борька и на лосиную ферму дважды наведывался, с боцманом Приваловым познакомился, как бы между прочим, справлялся, где пасет стадо да на сколько пудов потянет лесовик. Грузны. Молодой — десять пудов, а Малыш с Пилотом — те, как мамонты, все двадцать пять вытянут.

Борька с восхищением приглядывался к Малышу, жмурил левый глаз, правым целился в голову, в шею, в лопатку. Языком щелкал, как курком.

Трактор с лосиной хваткой: легко, уверенно прет по изволоку. Глаза-пуговицы шарят по полю.

— Я своего дождусь, — Борька плюет в окно, а ветер откидывает слюну прямо ему в лицо. — Вот зараза, — ругается он.

Пашет Сизов ровно, чисто, не только огреха — ореха не оставит за собой. Тут он строг. Нормальная работа — тебе уважение, доверие. И рубль звенит позвончей, повеселей. У нас хорошая работа замечается.

Он разжег костер, плотно пообедал у сосны. И на втором послеобеденном заходе неожиданно увидал лося. Крупный, с рыжиной по всему корпусу, он пересекал поле, не обращая внимания на трактор. «Вот оно… сам подвалил», — зыркнул глазами-пуговицами туда-сюда: пусто. Рубашка под кожанкой пропотела. Двинул рычаг, притормозил, привычно ловко выхватил ружье, в один миг зарядил картечью и, откидываясь спиной на дверку, до боли уперся прикладом в плечо.

Целился в голову. Он в горячке не слыхал выстрела.

Лось шагал, шагал и вдруг за что-то запнулся. На ровной пашне. И с ходу завалился на бок.

Борьку била дрожь от испуга и радости: «Как я его…» Ликуя, он не бросился сразу к лосю, гидравликой приподнял плуг, выпрыгнул из кабины, отцепил борону, кинулся в машину, развернулся задом и подъехал к лосю.

Рана кровоточила пониже уха. Глаз затек кровью. «Вот это шарахнул», — похвалил Борька сам себя, одним концом тросика связал передние лосиные ноги с налипшей на копытах землей, а петлю другого конца тросика накинул, на отвал.

Трактором отбуксировал добычу в лесок: прикрывая ветками и листьями, радостно подумал: «Останусь в поле на вторую смену».

Если бы кто-нибудь видел, что выделывал оранжевый трактор после этого, подумал бы: пьян тракторист. Трактор с плугом и бороной, оставив целину, снова пахал вспаханное поле. Это Борька закапывал место, где сразил лося, закрывал его следы до самого березового закрайка. Высунувшись из кабины, долго и строго проверял свою работу. Только тогда вернулся в борозду.

К вечеру на Щетниху вышел боцман Привалов. Борька остановил трактор и пошел ему навстречу.

— Военно-морскому флоту! — приветствовал он Привалова.

— Здравствуй. Пашем?

— Ага. Зябь, будущий урожай, как говорится, закладываю. Закурить не найдется? — блекло-сизые глаза-пуговицы глядят мутно, устало.

«Намаялся парень», — посочувствовал Привалов, протягивая папиросы.

— Ты тут лося не видел?

— Лося? Видел… Вон там выглянул из кустов, — показал Борька в дальний загон вспаханного поля, — да опять полез назад. Видно, трактора моего испужался.

— Не-не, Лютик не мог испугаться трактора. — Привалов облизал обветренные губы. — Наши лоси ни тракторов, ни автомашин, ни самолетов не боятся. Привыкли ко всей технике, конкретно сказать.

Борька отвернулся к трактору, чувствуя, как нервно задергались веки на глазах-пуговицах.

— Бывай, боцман, пахать надо, — чужим, сдавленным голосом выдохнул он и торопливо подался к трактору.

РОГАЧ

Полыхает багряным, оранжевым, опаловым. Осень… Свежо, запашисто. Над загоном, кувыркаясь, летят листья. Иной из листков, завершая полет, угадывает на круп лося. Михеев видел: лось, отмеченный желтой медалькой осени, на мгновение замирал, словно прислушивался к себе, а глаза изливали тревожный блеск.

Но не листопад занимает сейчас Михеева. Рядом с общим загоном в отделение лосих Находки, Милки и Снегурки в предрассветный час, сокрушив изгородь, вломился лось-дикарь из Ивашкинских лесов и вот уже три дня никому не уступает их.

Солнце резко высвечивает все: небо, деревья, пустое картофельное поле, лосиную ферму, ярко-зеленую луговину за фермой, деревню Журавкино, — но тепла нет в нем. Не греет. И так славно побаловало, хватит.

Михеев подходит к изгороди: Находка конфузливо отворачивается, Снегурка и Милка делают вид, что не замечают его.

— Ты и сегодня тут? Ну, здравствуй, Рогач, — негромко говорит Михеев.

Рогач, услыхав голос, вскидывает голову, сторожко напружинивается: готов к бою. Он всего метрах в двадцати. Рога с выгибом, широкие, как еловый лапник, грудь просторная, кованая, шерсть не буро-серая, как у здешних самцов, а смолистая, гладкая, искрится на солнце. Вся фигура лося, кажется, отлита в той совершенной форме, какую припасла ему природа.