Тропинка в зимнем городе

— Одной жестокостью тоже не многого достигнешь, — тактично вошел в беседу Николай Васильевич. — Было и такое время, когда не больно нежничали, — однако преступности и преступников, по сравнению с нынешним, было куда больше. Ведь от чрезмерной жестокости наказания человек озлобляется…

— Вас послушать, так надо и всю милицию распустить и тюрьмы отдать под овощехранилища! — не сдавалась Катя, раскрасневшись от возбуждения.

— Ну, зачем же такие крайности? — ответил хозяин дома, не раздражаясь. — Без этого обойтись, увы, пока невозможно. И вместе с тем надо находить какие-то иные пути и средства, чтобы людей делать лучше. Чтобы они становились сердцами чище и добрее. Чтобы уважали друг друга, не старались оттереть плечом, а то и оттолкнуть ближнего…

— Как волка ни корми, он все в лес смотрит!

— А человек, Катюша, не волк. Не волком он на свет рождается. И дом его не в дремучем лесу…

— Все-таки много еще в людях злобы, — не то чтобы пытаясь примирить в споре обе стороны, но просто с грустью вздохнул Максим. — Казалось бы, двадцатый век — век ума, человеческого могущества, век грамотности и культуры, а злобы — нет, не уменьшается.

— Я бы заподозрила тебя в том, что ты просто кокетничаешь своим пессимизмом, если бы не понимала, что это и в самом деле мучит тебя…

— Лично я, Максим, наш двадцатый век не хулю, хотя старики и любят поворчать, — сказал Николай Васильевич. — Дурное в нем, конечно, есть, но зато и хорошего куда больше, чем бывало в другие века. Да, да, больше! Куда ни глянь. Вот, казалось бы, сущий пустяк… — он взял с тарелки крупный золотистый апельсин, сверкающий боками в свете люстры. — Много ли смысла и радости в этой штуке? А радость не в самом апельсине, а в том, что вот он, голубчик, куда забрался — в северные студеные края, где еще сравнительно недавно их никто и за всю жизнь не видывал. Да что там апельсин! Наши северяне и яблок-то не знавали, тем более — зимой. А нынче вон, елки зеленые, всю зиму с фруктами, будто в соседстве с Африкой проживаем. — Николай Васильевич с явным удовольствием проглотил оранжевую дольку. — Но я об этом говорю вовсе не от потребительских восторгов… Двадцатый век — он как бы сблизил континенты, холодные и жаркие края, приблизил друг к другу целые народы, населяющие их. Самолеты, спутники, телевидение… А что? Ведь, не выходя из дому, где только, случается, не побываешь… И смысл я вижу здесь такой: когда сближаются страны и народы, то это неизбежно должно содействовать и сближению отдельных людей, человека с человеком, как же иначе?

Николай Васильевич глянул вопросительно на Максима, будто хотел убедиться, что его слушают, и когда заметил, что молодой человек серьезен и внимателен, продолжил:

— Я, может, образован и меньше вас, но тоже много думаю о времени, о жизни… И знаете, к какому выводу я пришел? В наше время человек обрел новое достоинство, лучше стал понимать свою роль в мире. Уверовал в то, что и его голос будет услышан, что и его мнение будет учтено… притом — повсюду! И правы те люди, которые утверждают, что на это повлияла наша революция, Октябрь. И я горжусь этим!

Максим был немного удивлен пылкой речью Николая Васильевича, так как до сегодняшнего дня не замечал за ним особой охоты поговорить. Но предпочел пойти на мировую.

— Не буду спорить с вами, Николай Васильевич, все это верно. Однако нельзя забывать и о том, что самолеты возят с континента на континент не одни только апельсины — в их грузовых отсеках бывает и другая начинка…

— Знаю. Только нытьем здесь делу не поможешь и людям надежности не прибавишь. А ведь вы все — и ты, Максим, и Катя, и Рудольф, и Светлана моя — вы, уже по своей профессии, как бы обязаны не растравлять души, а просветлять их знанием и правдой…

— Ну, с этим не поспоришь, — быстро согласился Максим, предпочтя, очевидно, на том и закончить диспут.

Когда друзья собрались уходить, Максим задержал руку Светы в своих руках, сказал чуть виновато:

— Извини, что получился не тот разговор. Зашли утешить, поддержать тебя после вчерашнего, а вот опять — заспорили по обыкновению. Да что поделаешь: такие уж мы неугомонные!.. Но впредь я прошу тебя, Светочка, будь, пожалуйста, осторожней: опасайся этих двуногих волков, шастающих ночами по городу. Если припозднишься на работе — позвони, мне ведь только радость проводить тебя…

— Спасибо, Макс.

Уже в постели она подумала с некоторой тревогой: «Что с ним? Он, похоже, начинает терять почву под ногами. Охладел к людям, в глазах — недоверие, печаль. Не надломилось ли в нем что-то?.. Или же он всегда был таким, а я просто не замечала… но почему заметила именно теперь?»

Вспомнилась первая встреча с Максимом.

Тогда она попросилась в командировку к разведчикам нефти. Хотелось собственными глазами увидеть, как из глубоких недр тайги вырывается черная земная кровь. Там, на буровой, и познакомилась с молодым человеком, корреспондентом телерадио, снующим с репортерским магнитофоном на плече.