Тропинка в зимнем городе

Габэ, понурив голову, слушал ее голос, соображая с тоской: «Чего же я тут расселся? Ведь надо спешить… надо бежать… на вокзал…»

Но, странное дело, ему вовсе не хотелось теперь уходить из тепла на темную и стылую улицу. Его охватила дрожь, когда представил себе, что придется, таясь, как волк, бежать неизвестно куда, в неведомые земли, к чужим и незнакомым людям… Но и там жить в постоянном страхе, вздрагивая каждый раз при виде милиционера.

А здесь у него свой теплый угол, есть где приклонить голову, есть работа… и вот глаза девушки смотрят на него с такой теплотой и пониманием… Габэ хочется уткнуться в колени этой девушки и досыта наплакаться, как ребенку…

Он испугался снова: вот сейчас Люда заметит его смятение и тогда возьмет над ним полную власть… Габэ приник лбом к холодной спинке кровати и замер, покусывая губы. А Люда стояла рядом с ним и шершавыми своими ладонями, разъеденными раствором, гладила жесткие, как щетина, коротко остриженные волосы:

— Ох ты, Габэ, Габэ…

14

На повестке дня стоял один вопрос: «О воспитании детей в семье».

Однако на подготовку этого собрания и этого вопроса Софья Степановна Пунегова потратила не один день и не один час. Она провела серьезную предварительную работу. Нашла докладчика из числа сотрудников предпенсионного возраста, о котором было известно, что в его семье выросли и вышли на светлый жизненный путь четверо сыновей и дочерей, — вот и попросила его поделиться опытом воспитания с другими, особенно молодыми родителями.

В школы заранее были направлены активисты для выяснения успеваемости детей сотрудников. То есть дело было поставлено на широкую ногу, как умела проворачивать подобные мероприятия Софья Степановна…

И когда раздался телефонный звонок из редакции «Юность Севера» и молодой женский голос попросил разрешения побывать на этом собрании, Софья Степановна испытала немалое удовольствие и, конечно, пригласила корреспондента со всем радушием и охотой.

Собралось человек восемьдесят. Софья Степановна Пунегова открыла собрание, и ее же выбрали председателем.

Светлана внимательно разглядывала ее, с интересом слушала вступительное слово, думая при этом: «Она, конечно, еще ничего не знает о случившемся… Иначе не была бы столь самоуверенной… и такой приподнято-возбужденной…»

— Дети — наше будущее! — подчеркнула Софья Степановна. — Мы передадим им эстафету в двадцать первый век и должны быть уверены, что эта эстафета окажется в надежных руках, умелых, крепких и чистых…

«Пыла много, речь складна, хотя никаких открытий нет и, по-видимому, не предвидится — все, что она сказала, давным-давно известно любому из присутствующих. Но слушают ее хорошо, внимательно… — думала Светлана. — Важно иное: какое внутреннее побуждение руководит ею? Она действительно хочет, чтобы дети сотрудников были лучше? Или же ей всего-то и нужно гладко провести это собрание, поставить галочку, заслужить одобрение своей кипучей деятельности?» И еще отметила Светлана: «Не слишком ли много в ней самолюбования? Этот назидательный, поучающий тон, эта привычка управлять, решать, вершить… О, господи, — даже испугалась вдруг Светлана, — что же будет, когда она узнает о сыне? И кто ей об этом скажет? Неужели придется — мне…» Она прониклась искренней жалостью к этой женщине, энергичной и, вероятно, по-своему интересной.

Слово для доклада предоставили седовласому экономисту, который сообщил, что старший его сын — ученый, работает в области космических исследований, второй — агрономом совхоза, дочь — учительница, а еще одна учится в медицинском институте…

И лишь одно это перечисление профессий снискало шумные аплодисменты.

А сидящая рядом со Светой худощавая женщина отчего-то вздрогнула скорбно и утерла слезу — может быть, в ее семье все складывалось не столь завидно.

— Трофим Яковлевич, расскажите, пожалуйста, собравшимся, как вам удалось вырастить таких хороших детей! — попросила Софья Степановна.

— Так ведь давно это было — уже и позабылось… — пошутил тот, улыбнувшись растерянно. — Ведь это долгое, очень долгое дело — растить, ставить на ноги, воспитывать… всю жизнь этому надобно отдать… — И, погасив улыбку, продолжил: — Очень трудно выделить какую-то сторону семейного воспитания и сказать о ней — вот это самое главное… Не знаю. Может быть, наша с женой заслуга в том, что мы сумели приохотить детей к книгам — с самого раннего возраста… А может быть, в другом: что не подсказывали главных решений, не навязывали своего мнения, а учили их думать самих — о жизни, о людях — воспитывали в них самостоятельность суждений… Или вот еще что: прививали любовь к природе, не отгораживали от общения с нею… Но самое важное, думаю, вот в чем: нам с женой сызмальства пришлось много трудиться, и, по мере сил, старались мы и детей своих приобщать к труду, сделать их охочими до любой работы… Еще скажу вот о чем: жили мы не в роскоши, скромно жили, непритязательно — и это, я думаю, сыграло решающую роль в воспитании детей… Нет, не хапуг вырастили, не эгоистов, а людей, которые считают своим первейшим долгом служить обществу, нести благо людям…