Тропой Койота: Плутовские сказки

Спала я на полу в ее гостиной, на тюфячке, и была просто счастлива. Еще бы: мне ведь со дня ухода из дому так хорошо не спалось! У Эбби я чувствовала себя в безопасности, даже при незапертой двери.

Заговорили мы только наутро, за завтраком, и то разговор вышел короток. Проснувшись, сходили за яйцами, поблагодарили кур – каждую, всех до единой, приготовили яичницу с сыром и уселись за стол.

– Ну что ж, – спросила Эбби, – не хочешь ли рассказать, откуда у тебя все эти синяки?

А я-то думала, их почти не заметно. В конце концов, четыре дня прошло, а большая часть синяков находилась там, где не видать. Наверное, Эбби подглядывала, пока я мылась. С нее сталось бы. С нее сталось бы все, что угодно.

Ответить я не смогла.

– Гляди, – сказала она, задрав футболку и показав мне спину. – Со мной случилась похожая беда. Но это было давно, теперь-то с нею покончено. Может, и твоим бедам конец.

На это я ответить тем более не смогла.

Футболка на Эбби была черной, с горами и надписью «Пропади пропадом!» на груди. Я еще подумала: уж не надела ли она ее специально, как намек для меня. Тогда я ее еще толком не знала, иначе ни за что бы так не подумала. А накануне на ней была другая, с раскрытой книгой и надписью «Вникай не спеша». И я отчего-то не сомневалась: и то и другое было надето не просто так, а со смыслом. (Позже я действительно «пропала пропадом» – то есть, заблудилась в горах, но не случайно.)

– Что ж, нетрудно и догадаться, – сказала Эбби. – Отец, или кто другой?

На это я сумела ответить:

– Отец умер.

– Выходит, другой…

Но больше я ничего сказать не смогла.

– Ладно, – решила Эбби. – Мне это знать ни к чему. К тому же, это в трех городах отсюда.

Я уже рассказала ей, что шла четверо суток.

– Давай приниматься за работу, – сказала Эбби.

Так мы и сделали, а после поехали в город и купили мне несколько футболок и джинсов. Эбби сказала, что я их уже заработала, а если мне нужно заработать побольше, могу продолжить работу завтра.

Я сказала, что футболки хочу мальчишеские, потому что на них есть карманы, но главной причиной было то, что они – мальчишеские. И ходить в старых, поношенных рабочих штанах брата мне тоже нравилось больше всего.

Грудей у меня еще не было, и не хотелось, чтоб отрастали. В те времена я надеялась, что мне повезет и они не вырастут никогда.

Кто наставил мне синяков, я Эбби так никогда и не сказала. По-моему, не такая это уникальная история, чтоб рассказывать ее направо и налево, разным людям чуточку по-разному. Эбби сама бы первая так и заявила: о том, откуда у нее на спине следы кнута, она мне тоже не говорила ни слова.

Конечно, остаться у Эбби надолго я не могла: места было мало. В ее домике всего одна гостиная с нишей-альковом вместо спальни. Нет, она не возражала, и ни за что бы не стала возражать, но я же видела, что ей нелегко. Вначале я переселилась в тростниковую – буквально, сплошь тростниковую – хижину, сооруженную нами на ее заднем дворе, а потом забралась выше всех остальных. На кручи, где соседи иногда пасли коз.

Кстати о покосившихся домах. Мой покосился, стоило только нам вбить последний гвоздь.

Там, в горах, я была счастлива. Счастлива каждую минуту. Совсем не как дома. Делала кучу работы для всех, кому требуется, иногда даже для Рэмси. Завела собственную кошку. Надежно укрыла домик за подходящим валуном, рядом с замечательным деревом.

Я выучилась растить овощи, ухаживать за скотом и птицей и опасаться петухов (петухов у нас опасались все до одного, включая Эбби). И груди у меня со временем выросли, наперекор всем моим надеждам.

Вот только не нравится мне, как оборачивается жизнь в нашей долине. Рэмси (ну, еще бы!) заставил Эбби вернуться назад, на крохотный клочок земли вдалеке от ручья (правда, у нее и собственный канал был неплохой). Мало этого, он даже пытался выжать из нее арендную плату за две недели, прожитые на его земле, прежде чем ей удалось перетащить дом обратно.

И вообще в последнее время – беда за бедой: от гремучих змей весь год спасу нет, собаки у соседей дохнут, в домах полным-полно клопов-щитников, Рэмси в своем репертуаре…

А Эбби для таких напастей слишком стара. Нет, сама она о возрасте не говорит ни слова. Одно говорит: старость – это когда бегать да прыгать становится тяжко, когда не можешь починить крышу без того, чтоб не кувыркнуться вниз, и разглядеть листьев на вершинах деревьев.

– И я, – говорит, – к этому возрасту уже близка.

И вот она, последняя соломинка! Мой собственный дом съехал вниз – до самого дна долины, да еще среди ночи. И, что хуже всего, рухнул прямо на крышу Эбби. Услышав мое приближение, Эбби бросилась спасать своего нового щенка и здорово растянула запястье. Ей и до этого управляться по хозяйству было нелегко, и вот, полюбуйтесь…

С ее домом все окей, но мой совсем развалился. Мы – то есть, я и Эбби, несмотря на пострадавшую руку, при помощи пары соседей по кускам перетащили его назад, к моему валуну, однако ночевать пришлось у нее. Утром я помогла накормить всю ее живность. Суп приготовить помогла. И, конечно, поблагодарить пошедшие в него овощи.