Тропой Койота: Плутовские сказки

На следующее же утро буря с градом уничтожила все огороды вокруг. Вот и говори о последних соломинках! Всему этому следовало положить конец.

– Эбби, – говорю я, – надо что-то делать. Разве раньше дела когда-нибудь шли настолько скверно?

А она отвечает:

– Такова жизнь. Когда лучше, а когда хуже.

– Вот уж не думаю, – говорю я.

И тут же новая напасть! Соседи предупреждают: Рэмси дознался, где я раньше жила, и не поленился сообщить туда, что я здесь. И отчим вознамерился приехать и забрать меня, как только пикап починит. Вот бы Великий Шут Господень учинил что-нибудь с его пикапом по пути сюда! Брод, например, внезапно затопил, или накрыл нужную развилку оползнем.

Я уже не раз подумывала пойти и встретиться с ним – с Шутом Господним, то есть. Должно быть, он уже здорово стар, и, может, от этого стал злее и своенравнее прежнего. Очень уж на то похоже. Готова поспорить, Эбби непременно отправилась бы к нему, если бы только могла. Подарок ему прихватила бы. Скорее всего, угощение. Или котенка. Хотя что ему делать с котенком? Учитывая все случившееся, тут куда лучше подойдет петух, а у Эбби как раз есть один хохлатый мерзавец, без которого она прекрасно обойдется.

Вместо нее пойду я. Отнесу ему имбирный пряник и петуха. И лимонада для нас обоих – то есть, для Шута Господня и для меня. Эбби ничего не скажу, а то еще волноваться начнет.

Путь я выбрала самый трудный, самый нехоженый, ведущий прямо наверх. Местами там и тропы-то нет. Будьте уверены, именно такой путь и должен вести к нему – сплошные камни да корни. Кое-где на всех четырех карабкаться приходится. Кое-где тропа совсем ливнями размыта. Куда такой тропе еще вести, как не к Великому Шуту Господню?

Еды я с собой взяла маловато и потому съела немного имбирного пряника. И половину лимонада выпила, долив в бутылку воды из ручья. Может, Великий Шут Господень не заметит. Да, жидковат стал лимонад, но все равно очень неплох.

Время от времени мне казалось, будто я заблудилась, но я всякий раз выбирала самую худшую, самую нехоженую тропу. Чем тяжелее путь, тем оно вернее.

И вот к обеду я, похоже, куда-то добралась. Впереди скальный гребень, ведущий к пещерке – не ахти какой, но тем вероятнее, что там-то он и живет.

Ноги ослабли, колени трясутся… Лазать по горам мне не в новинку, но не так быстро и высоко, да еще по этаким кручам. Страшно: гребень-то узок, по обе стороны – крутой обрыв. Плюхаюсь на четвереньки, движусь вперед ползком.

После яркого солнца в пещере вижу плоховато. Стены поблескивают слюдой и «золотом дураков»[134] (ну да, еще бы!).

* * *

Все блестящее, все полосатое или пятнистое на свете принадлежит Великому Шуту Господню. Вместе с рогатыми ящерицами, совами, пронзительно визжащими среди ночи, и гремучими змеями – вы только поглядите, как они ползают боком.

В пещере едва хватит места, чтобы троим-четверым друзьям улечься рядом. Сажусь на пол, угощаюсь еще парой глотков принесенного Шуту Господню лимонада, думаю, что ему сказать.

Вскоре глаза привыкают к полутьме, и я вижу лучше.

Вижу его глаза. Блестящие, совсем как «дурацкое золото».

Губы его растянуты в вечной улыбке. Как и положено любому шуту. А уж ему-то – тем более.

Я знала, что вид его странен, но вовсе не ожидала увидеть такое. Странного цвета лицо – чуточку цвета гранита, чуточку цвета петушиного пера. А еще он куда меньше ростом, чем я думала. Я думала, чтобы творить такие вещи, нужно быть настоящим великаном. Впрочем, обрушить вниз лавину по силам даже мне. И даже Эбби.

– Ты уже стар. Как же ты все это делаешь? Как устраиваешь все эти бедствия? Вдобавок, тебе, если не ошибаюсь, очень хочется спать.

– М-м-м-м.

Нет, упрекать его ни в чем не стану. Разглядев его хорошенько – правду сказать, не слишком хорошо, но все же – я понимаю: ругань тут не поможет.

– Ты делаешь все это не ради забавы, верно? Несмотря на улыбку. Несмотря на твой смех.

– М-м-м-м.

– Твою пещеру так нелегко отыскать. Ты нарочно позволил мне найти ее, да?

– М-м-м. М-м-м.

В этом мычании явствено слышится: «Может быть».

А ведь Эбби ни разу не сказала о нем ни единого худого слова, что бы ни случилось…

Я начинаю рассказ. Рассказываю обо всем, что пришло на ум. О том, что Рэмси держит четырех огромных псов, разгуливающих по всей деревне и пугающих людей. О том, что дом Рэмси куда больше, чем нужно одному-единственному скряге и склочнику. О том, что Рэмси пронюхал, где я жила раньше, сообщил им, где я теперь, и меня могут уволочь обратно домой. И о том, что Рэмси все еще думает, будто я – мальчишка, хоть у меня и выросли груди. Наверное, ни разу ко мне не приглядывался и никогда не задумывался, отчего я из мальчишек все никак не вырасту.

Великий Шут Господень не отвечает ничего такого, чего не мог бы ответить самый обычный петух.