– Нет, вы не понимаете…
– Конечно. Конечно, не понимаю.
Аккуратно вытряхнув Зюта из треуголки, садовник поднялся на ноги и вынул из кармана плаща узелок. Внутри оказалась небольшая коврига хлеба, два персика и несколько ломтиков сыра.
– Я думал, мы можем присесть и перекусить, – пояснил он, – однако, если вы так торопитесь, поесть можно и на ходу. Сидеть, – велел он Зюту.
Зют и без того уже сидел, и садовник подал ему кусочек сыра.
Покончив с персиком и выплюнув косточку, садовник вновь заговорил:
– Единственное на свете, чего я в самом деле не понимаю, хоть и прожил долгую жизнь, и теперь близок к смерти, как лягушка к собственной тени, единственное, что всегда от меня ускользало – это любовь.
– Любовь – то же самое, что заблудиться, – сказал Жак в темноту. – Только тот факт, что вы заблудились, вас не тревожит.
Следовало ему поступить иначе. Следовало сказать маркизе:
– Я – ничто, пока служу вам.
А после пойти к Ариенне, вывести ее из замка потайными ходами и сбежать от ее матери навсегда.
Но вместо этого он приехал сюда, своими руками строить любимой тюрьму.
Стоило шагнуть через порог, дверь с лязгом захлопнулась, громко щелкнув замком. Жак двинулся к другой двери.
Хлоп! Щелк!
– Эту часть лабиринта я не люблю больше всех остальных, – пожаловался садовник. – От грохота этих дверей у меня голова болеть начинает.
– Да, – согласился Жак. – Вначале я просто возненавидел те белые розы, но теперь предпочел бы вновь оказаться среди них.
– Так вы видели мои розы?
– Да. И каждая – творение истинного мастера.
Садовник польщенно хмыкнул.
– Если бы чем-нибудь помечать двери, в которые мы уже входили… – задумчиво проговорил он.
– Может, хлебными крошками?
– Хлеб съеден без остатка. Что это звенит?
– Мой кошелек, – пояснил Жак.
– Тогда воспользуемся монетами!
Жак поспешно прикрыл кошелек рукой. Дороговат выйдет путь, если каждую дверь отмечать серебром! Впрочем… впрочем, здесь, в лабиринте, от этих монет все равно никакого толку. Он начал класть их по одной на пол у каждой двери, в которую они входили, и в скором времени этот способ принес плоды. Дойдя до конца длинного – длиннее всех остальных – коридора, они оказались перед двумя последними дверьми.
Садовник положил руку на плечо Жака.
– Постойте, – сказал он. – Теперь я знаю, где мы.
Медленно развернувшись кругом, он указал на одну из дверей.
– Вот! Вот выход!
Жак бросился к двери, распахнул ее…
– Нет! – вскрикнул садовник. – Нет, не та!
Но было поздно. Дверь захлопнулась за спиной Жака.
– Оставайтесь на месте! – крикнул Жак. – Я сделаю круг и вернусь к вам!
Однако, распахивая дверь за дверью, он услышал вдали грохот и лязг других дверей.
– Подождите! Постойте минутку! – крикнул садовник.
Жак двинулся на звук, но всякий раз, как садовник что-нибудь говорил, голос его звучал все дальше и дальше.
– Ступайте без меня, – в конце концов сказал садовник. – Я просто воспользуюсь картой.
Картой?!
Больше Жак не слышал ничего, кроме грохота тех дверей, которые открывал сам. Откуда-то издали донесся лай, и лабиринт окутала мертвая тишина.
Садовник был совершенно прав. Блуждать в одиночестве гораздо хуже, чем просто блуждать.
Жак Кордон не сбивался с пути нигде и никогда, но здесь… Вокруг целые дюжины Жаков Кордонов! Высоких и низеньких, тощих и толстых – и все идут в разные стороны разом! Охваченный паникой, Жак рванулся вперед – и врезался в собственное отражение. Дюжина Жаков Кордонов сидит на полу, кровь из разбитых носов утирает…
Все еще зажимая ноздри, Жак вышел в просторный зал с семью зеркалами по стенам. Посреди зала – пьедестал, на пьедестале – молоток.
В одном зеркале он совсем мал – кухонный мальчишка в плаще посланца маркизы да со шпагой у пояса. В другом – неясен, расплывчат, точно туманом окутан. В третьем – широкоплеч, мускулист, силен, лицо исполнено уверенности в себе. Перед этим зеркалом Жак ненадолго задержался.
И только одно из зеркал показывало его таким, каков он есть на самом деле: в меру миловидным, усталым, испуганным и очень-очень одиноким. Схватив молоток, Жак разбил стекло и шагнул в открывшийся коридор.
Что ж, вот и выход из лабиринта. За распахнутыми воротами виднелось большое озеро с навесом для лодок на берегу и тропинка, ведущая вверх, по склону холма, к Шато Брюмо. Но Жак не спешил покидать лабиринт. Усевшись у самого порога, он устремил взгляд на заходящее солнце и принялся ждать.
Солнце на миг окрасило гладь озера алым и скрылось за горизонтом. Над кромкой воды закружились светлячки – один из них просто невероятной величины. Да это же не светлячок, это фонарь! Покачивается в воздухе, приближается… а в отсветах фонаря поблескивают стекла очков мсье Брюмо. Остановившись у ворот, он заглядывает внутрь, видит Жака и то ли озадаченно, то ли презрительно морщит нос.
– Мне казалось, вечером у вас дела, – сказал Жак.
– Так и есть, – подтвердил строитель лабиринтов. – Дела. Здесь. Именно в этот час. С тобой.
– Я отменяю свою прежнюю просьбу. Маркиза не должна построить этого лабиринта.