Тропой памяти (СИ)

На высоте локтей тридцати десятник остановился, с наслаждением втягивая морозный зимний воздух, и оглядел окрестности. Невдалеке, сразу за злосчастным плато, лежала черная щетка леса, а еще чуть подальше на юго-юго-запад возвышался окруженный кольцом стен скальный бастион Ортханка. Нет, ну до чего же на главную башню Луугбурза похоже: меж четырех клыков вершины только Кургузу не хватает! При воспоминании о священном символе родины в голову немедленно полезли и мысли о Девятке Уллах-тхар’ай, и молодой десятник ощутил нечто вроде зубной боли — в конце концов, не кому-то левому, а именно ему, Рагхату, придется отчитываться перед Назгулами о неудачной экспедиции, ибо мстительный и трусоватый Уфтхак непременно переведет стрелки. А Назгулу, в общем-то, все равно, кто на самом деле виноват, поэтому он начнет злиться: он и спокойный-то не подарок, а взбешенный — и вовсе пакость. Словом, если прямо сейчас не произойдет чудо…

И тут чудо произошло. Духи предков услышали ворчливую мольбу своего непутевого сына: по дороге мимо леса быстрым шагом, почти что бегом, ходко двигались… урук-тха’ай. В первое мгновение десятник старательно протер глаза, но видение не исчезало. Дураком Рагхат не был, поэтому при виде бегущего на ловца зверя испытал смешанные чувства: облегчение оттого, что не нужно будет тащить в Дол-Гулдур никуда не годные вонючие трупы и сожаление по поводу того, что три десятка урук-тха’ай экспедиционному отряду погранцов явно не по зубам. Рагхат невесело хмыкнул: сострадание у духов, разумеется, наличествует, но и чувство юмора, видимо, тоже, и весьма своеобразное притом. Кажется, выхода нет…

Перед тем, как спуститься назад в долину, Рагхат сделал еще одну вещь, а именно: извлек на свет продолговатый сосуд легкого металла, и, направив его строго вверх, основанием ладони сбил запаянную оловом крышку.

* * *

Теплый южный ветерок, преодолевая сотни лиг вверх по Андуину, шевелил нависающие над водой заросли сухого камыша, но сил у него оставалось совсем немного, а тепла — и того меньше. Длинные полые стебли терлись один о другой с крайне неприятным звуком, напоминающим шипение змеи. Или…

Торчащий на берегу дозорный без особенного удовольствия обернулся назад, туда, где в прибрежной низине, надежно укрытой наволоком тумана, чернело огромное чешуйчатое тело крылатого звероящера. Во влажном воздухе железистый запах твари распространялся особенно сильно, так, что невольно казалось, что она совсем рядом. Впрочем, звероящер-то как раз испугать мог если только размерами, и опасность представлял тысячекратно меньшую, нежели ее седок. Вот любопытно: а что на задании делает Назгул? На юге война идет, между прочим… нет, что они сами в битве участвуют если только в качестве поддержки с воздуха — это и троллю понятно, но все равно: этот-то что в Дол-Гулдуре забыл? Хм, если уж на то пошло, то мог бы вообще-то на своей зверюшке и сам за драгоценными жмуриками слетать, если так уж нужны. Воодушевленный этой дерзкой мыслью, дозорный еще раз высунулся из кустов, дабы зрительно оценить расстояние отсюда до Ортханка, равно как и с целью убедиться, что звероящеру потребовалось бы не более часа лету в оба конца, но тут заметил в невообразимой дали струйку черного с проседью дыма. Вот дрянь! — и дозорный стремительно исчез в заиндевелых кустах.

— Дзаннарт-кхан! Дзаннарт-кхан! Вижу дымовой сигнал на том берегу Бугзугая! Направление юго-западное, расстояние порядка двух десятков лиг…

В этот момент торопыга с разгону налетел на что-то живое и уже приготовился извиняться, но получил сильный толчок в грудь и с размаху уселся в припорошенную снегом траву.

— Тихо! — прошипел на него ушибленный, поднося палец к губами. — Слышишь или нет? Там, на реке?

Обиженный боец начал подниматься с земли, но тут действительно различил в близком шуме реки посторонний звук: что-то ритмично шлепало о поверхность воды.

— Что это? — знаками спросил он.

— Весла, — последовал столь же беззвучный ответ.

Стараясь не шуметь, оба иртха протиснулись сквозь трескучий промерзший ивняк и оказались на береговой круче.