Тропой священного козерога, или В поисках абсолютного центра

Письмо из Оптиной. "Сергей обычно появляется в наших краях к маю, когда совсем теплеет, дико измученный месяцами, проведенными в лоне семьи, и каждый раз полный самых величественных планов на предстоящее лето. Увешанный рулонами бумаги, коробками с красками и сумками с собачьей жратвой для алабаихи Альчи, он заселяется в свою, почти столетнюю, избушку над самой рекой и начинает бухать со всеми окрестными синюхами, держащими его между собой за последнего московского кретина. Девятого мая ему традиционно подбивают глаз за какую-нибудь вольность по отношению к изъявлениям народного патриотизма, и пьянка резко прекращается. На оставшиеся бабки Алферов приобретает мешок отрубей, коими и питается, когда у них с «собачкой» заканчивается прочий припас, добавляя в общий рацион речные мидии. Если не считать его обжорных визитов по многочисленной тусовке, Сергей так и сидит на этой диете почти до самой осени, причем рядом с хатой за это время вырастает немаленькая горка ракушек, делая его обиталище похожим на стойбище первобытных браконьеров.

Досуг же он коротает, как правило, врубая на всю дурь магнитофон-мыльницу через допотопную радиолу, из которой на все побережье хрипло ревут наичернейшие блюзы, а сам хозяин, вдобавок, под сию фонограмму импровизирует на скрипке. Народ вокруг сначала шизеет, но привыкает, как и положено крестьянам, быстро. Осенью собака начинает походить конфигурацией на велосипед, а Алферов становится вдруг страстным поклонником телесериалов типа «Улицы Разбитых Фонарей», которые дают ему возможность являться к соседям вроде нас регулярно, прямо к ужину. Когда речка начинает замерзать, за мидиями нырять становится зябко, а отруби кончились и подавно — Сергей собирает со всех по чуток на обратный путь и, пошатываясь на пару с собакой от ветра, отчаливает, жутко печалясь и непрестанно бурча, что опять не удалось ничего натворить, и что жена Ольга опять будет жрать его поедом, пока не удастся срочно чего-нибудь продать из загашников...

Так вот, однажды ранней осенью я зашел к Алферову по дороге из города. Он тут же побежал ставить чайник и драть что-то в трубку с выросшего у него под окном красивого куста. Когда церемония приема гостя уже была почти завершена, Сергей вдруг поволок меня куда-то за избушку, бормоча:

— Пойдем, пойдем, я там схорон такой классный устроил с видом на реку, там и посидим, а то в доме суета просто невозможная...

Местечко он себе действительно оборудовал уютное — отгородил плетнем от ветра закуток, где стояли пара кресел и даже какая-то икебана в битом горшке. После пары трубок и чая мне вдруг пришло в голову поинтересоваться — что же за суета такая его одолела в жилище, где, кроме него и собаки, никого больше и нет вовсе? Алферов чуть помедлил с ответом, но потом очень уверенно и с расстановкой объяснил:

— Ну как?.. Во-первых, счетчик там жужжит, потом — мыши скребутся, да еще вот эта сука — Альча — постоянно пердит с отрубей...

Я тогда всерьез поверил, что Алферов уже совсем близок к полному совершенству."

Сокол и Даос тоже стали большими путешественниками. Они объехали практически все континенты, иногда действуя совместно. Даос, как и положено, специализируется на юго-восточной Азии. Сокол — на тибетско-гималайском регионе. Подружившись через Илью с непальской принцессой, Сокол в последнее время вообще не вылезает из гималайских дворцов.

Ирина реализовала свою мечту об Индии и традиционном индийском танце, пройдя курс этого мастерства на его исторической родине. Она долгое время преподавала классические стили бхарата-натьям и катхак в Берлинской танц-академии «Натарадж», но затем ей это дело наскучило, и она занялась финансовым консалтингом. А тиллане предпочитает тай-чи шаолиньской школы.

Саша-художник, как неприкаянный, все мотался — как некогда аэростопщик Петрике — на чартерах между Душанбе, Москвой, Стокгольмом, Нью-Йорком и Бремерхафеном, где у него завелись подруга и даже ребенок. Саша неоднократно заезжал в Берлин. Я как-то раз виделся с ним даже в Москве и посетил квартиру с таджикскими беженцами. В двухкомнатной хрущобе жило более десятка человек. Но это было только самое начало процесса. А Саша так все и мотался между высшими и низшими канализациями, не в состоянии приземлиться, пока — как мне сказал неожиданно выплывший после многолетнего отсутствия Рыжий — не потерял последовательно все свои визы и не остался чуть ли не на положении таджикского беженца в Москве.

Сам Рыжий, катапультировавшись в начале девяностых в Нью-Йорк вместе с женой Гулей и двумя детьми, почти десятилетие оттуда никуда не выезжал, выступая регулярно по воскресеньям в Центральном парке со своим семейным бэндом. Постепенно детей стало пятеро. Все — музыканты, включая маму. В какой-то момент Дмитрию захотелось перемен, и он отправился матросом в плавание по Карибскому бассейну. Окрепнув духом в морских скитаниях, Рыжий двинул дальше, в Москву и Питер, где основал новый музыкальный брэнд. Теперь он, видимо, просчитывает в своем нью-йоркском бюро дальнейшие шаги на тропе глобального менеджмента.