Тропою архаров

Я встрепенулся и встал. Было холодно и неуютно в этой белой пустыне под черными скалами. Я испугался и начал громко, во весь голос петь. Мне нужно было поднять, во- первых, свой дух, а потом дух у людей. Я насильно придал своему лицу веселое выражение и хриплым, вероятно чрезвычайно противным, голосом начал петь и прыгать на месте. После того как я спел «Дубинушку», стало немного легче, оцепенение спало. Но я никак не ожидал, что мое выступление происходило в присутствии учителя. Надо мной, заносимый снегом, неподвижно стоял всадник на черном коне. Белая киргизская шляпа надвинута на лоб, сосульки и снег в бороде, но совсем синие губы чуть улыбались, и в его дерзких серых глазах был смех.

Мне стало мучительно стыдно этого старого человека, сохранившего бодрость во вьюге на перевале. Он не сказал ни слова и исчез в метели. По-видимому, Даниил Николаевич убедился, что вьючный караван в порядке.

Много раз и тогда и потом я завидовал кипучей молодости моего старого учителя. Мне рассказывали впоследствии, как он, почти шестидесятилетний, плясал на перевале вприсядку, чтобы поднять дух у скисших студентов, когда они налегке, без вьючного каравана отчаивались залезть на перевал.

И сейчас, много лет спустя, когда я вспоминаю своего учителя, я прежде всего вижу не ученого, склонившегося над столом, окруженного книгами и чучелами животных,- я вспоминаю метель, киргизскую шляпу, обледенелую бороду и дерзкие, чуть улыбающиеся серые глаза.

Джума вдруг пронзительно зверски завизжал и, скинув снег с брезента на Дюшамбая и Асыла, прихрамывая, бросился бегом по следам ишаков.

Когда через некоторое время он вынырнул с дезертирами- ишаками из белой пелены вьюги, караван уже тронулся, медленно, шаг за шагом взбираясь по еле видным следам.

Шли мы немыслимо долго, останавливались, дышали, лошади хрипели и раздували бока. Опять шли. Казалось, никогда не кончится это нестерпимое жжение в груди, когда никак нельзя отдышаться разреженным воздухом, ощущение страшной тяжести и дрожи в ногах. Кругом снег, снег, черные скалы и ветер, несущий в лицо режущие снежинки. С перевала прямо на нас двигались тучи.

Мы шли и шли, останавливались и шли опять.

Наконец, под самым перевалом подъем стал менее крут, мы выбрались на ровное место и вскоре начали спуск.

И вдруг все кончилось сразу, мгновенно, как в театре. Мы спустились на сто пятьдесят – двести метров и попали в другой мир: не было снега, не было дождя, только над головой на перевале все еще клубились тучи, а впереди голубело ясное небо. Богатые луга покрывали склоны гор. Огромная, зеленая, раскинулась перед нами Ферганская долина, лесистые склоны, зелень и солнце.

Караван наш буквально покатился под гору. Мгновенно оттаяли и упали на зеленую траву корочки льда с вьюков. Через несколько сотен метров мы сняли полушубки и ватники.

Быстро пересекли пояс богатых высокогорных лугов. Они поражали своей свежестью и зеленью.

Здесь господствовали гречишники, высокие, с жирными, сочными стеблями; мелькали сейчас уже бурые отцветшие головки алтайской купальницы, в начале лета заливающие желтым цветом целые склоны. Рядом с купальницей поднимались ярко-желтые головки джунгарского крестовника, сиреневые анемоны и великое множество разных других сочных трав. По выходам скал были разбросаны буровато-зеленые кусты стелющейся арчи.

Ниже,, по склону среди трав все чаще попадались кустарники. Они становились тем выше, чем ниже мы спускались. Появились кусты миндаля, между ними мелькали в своей осенней буро-красной окраске с многочисленными ярко- красными ягодами кусты колючего шиповника, не менее колючие кусты барбариса с гроздьями продолговатых синих ягод; встречались ржаво-желтые перистые листья рябин с рыже-красными гроздьями. Густые кустарники образовывали то почти сплошные заросли, то отдельные очень красивые группы. Осенняя их окраска создавала великолепный узорчатый ковер, где рубины шиповников с золотом рябин красиво выделялись на темном фоне зеленых лугов.

Но вот мы, видимо, пересекли и пояс кустарников. Появились отдельные деревья и целые их группы. Среди корявых, низких туркестанских кленов вдруг замелькали деревья с удивительно знакомыми листьями. Тропа нырнула в густую тень леса, и тут все сомнения сразу рассеялись; сверху, справа, слева, со всех сторон раскачивались ветки, сгибающиеся под тяжестью яблок. Мы были в яблоневом лесу.

Яблоки – красные, желтые, зеленые – красовались на всех ветвях; они падали от сотрясения нам на головы и плечи, они валялись на земле, в траве и на тропинке, они хрустели под ногами лошадей, они плыли по маленькому ручью, пересекающему лес. Течение десятками и сотнями катило их по камням. Местами плоты из трех-четырех слоев яблок плавали в тихих заводях, создавая запруды.

И вот что замечательно: рядом, бок о бок росли яблони разнообразных сортов с самыми различными яблоками. Крупных яблок, правда, не было, но зато все они отличались по форме, окраске и, что особенно существенно, по вкусу.