– Спасибо, – отщелкнул кодовые замки «бизнесмен». – Уважаемый генерал, прекратите распускать нюни. Вы должны дожить до окончания нашего спектакля, но при этом я обязан лишить вас того, чем вы подписывали свои людоедские законы. – Схватив правую руку Турко, он отвел ее в сторону. – Вы потерпите, будет совсем не больно, правда. – Человек-в-костюме привязал бинтом к предплечью генерала красивый кругляш. – Просто представьте, что наблюдаете за тем, как кто-то режет колбаску на бутерброд.
Генерал начал извиваться, словно уж, – и визжать, словно скотина на бойне.
– Возьмите мачете, босс, – предложил Федор.
– Отличная штука!
Андрей не мог ничего предпринять. Он словно прирос к земле. Стоял и молча смотрел на то, как мучитель заносит мачете…
Не было криков, не хлестала кровь – «спасибо» артефакту.
Турко таращился на культю.
– Тащите эту суку, – скомандовал Человек-в-костюме, втыкая мачете в грунт.
– Да что еще ты задумал?
Трое парней, топтавшихся неподалеку, вывели еще одного пленника – немолодую женщину в белом, но порядком испачканном платье. Ее светлые волосы ниспадали до плеч, а лицо не выражало ничего.
Во рту кляп.
Увидев дочь, женщина заметалась, начала вырываться, а ее глаза полезли из орбит.
– Бери…
Дверца автомобиля громко захлопнулась – и этот хлопок отрезвил Андрея.
– А?
– Бери «Кольт».
Андрей взял.
– Покажи, что усвоил урок. – Сталкера подтолкнули к женщине, на голову которой надели мешок. – Не пытайся стрелять в меня. Даже если пристрелишь, проживешь недолго. Все мои знают адрес, где сейчас Кирилл и Сережка. Не забывай!
– Ее хоть… ее-то хоть… пощадите… – выл Турко. – Ну… она-то зачем вам?
– Подождите! – Кулешов продемонстрировал двустволку. – Его оружие! Кретин придавал этой пушке сакральное значение. Он казнил из нее всех, кого ненавидел. Называл ее «лупарой». Вот умора-то!
– Меня… меня убейте… Виола, вставай! Вставай, солнышко! Виола, тебе еще в школу идти…
– Слушай, а ты хорош, Ванька. Будет символично, если сакральная пушка прикончит и его жену.
– Да, генерал? – Лейтенант оттянул свое ухо.
– Виол, проснись, Виол, ты испачкалась чем-то. Это вишневое варенье?
– Совсем мозги набекрень.
– Андрей! – Пистолет у него отобрали, заменив «лупарой». – Ну давай, мы уже замерзнуть успели…
– Рэй… ее… прошу тебя… Машку… не трогай… пощади…
Рэй щелкнул курками.
Человек-в-костюме потирал ладони.
– Нет. – Андрей опустил ружье. – Делайте со мной что угодно, но я не буду ее убивать.
– Что ж, я чего-то такого и ожидал. Уберите его!
Рэя оттянули.
Человек-в-костюме вжал «Кольт» в макушку под мешком.
– Не держите его, нет нужды.
Двое крепких молодчиков отпустили Андрея. Он все еще держал «лупару». Мог вскинуть – даже успеть выстрелить.
«Он знает, где сейчас Кирилл и Сережка, а ее все равно не спасешь…»
– Машка… Машка… Машка…
На секунду Рэю представилось, что под мешком – Оля…
…выстрел заглушил хныканье генерала…
Становилось жарко – подбирался пожар.
– У нас мало времени, уже надо ехать. – Человек-в-костюме похлопал Андрея по плечу. – Оставишь в живых? Прикончишь? Ему сейчас без разницы.
Андрей возвышался над своим заклятым врагом…
– Прости меня… – прошептал Турко. – Прости, я заслужил это… это Божий промысел… наказание за все мои деяния… каждому воздастся по делам его… гореть мне в аду за все то, что я натворил…
– Я прощаю тебя. – Рэй направил «лупару» генералу в голову. – Я делаю это не из мести, но из милосердия.
– Спасибо тебе, Ан…
Сталкер не мог до конца поверить.
Неужели – всё?
Конец?
Дальше-то что?
Где радость или удовлетворение?
Где хоть какие-то чувства?
Пустота – и ничего больше. Гнетущая пустота.
Как ощущает себя человек, отомстивший за жестокую расправу над родными и близкими, над боевыми товарищами и друзьями?
Никак он себя не ощущает.
Рвался отомстить, засыпал с этой мыслью, с ней же просыпался, вынашивал ее, а в сухом остатке остался разочарованным…
– Мать твою, – пнул он носком сапога остывающее тело Турко.
Мало помогло. Злобы не было, чтобы ее выплескивать. Одно бессилье.
«Так было правильно. Он оскотинился до такой степени, что не заслуживал права коптить небо, – пытался уговорить свою совесть Рэй. – Закономерный итог для жадного до власти животного, что не знало никакой меры. Он не был человеком, потому что у него не было разума. Разумен лишь тот, кто сам обладает волей решать, как ему жить. Турко всю свою жизнь только и делал, что исполнял чужие приказы, а когда сам на трон взобрался – так воплощением зла стал. Другой концовки быть не могло».
Но совесть на уговоры не поддавалась, болела.
Огонь отражался всполохами, окутывал еще не успевших остыть мертвецов…
Над полыхающим заводом кружила смерть.
Смерть разила до одури едким – бензином и вскипевшим автомобильным маслом. Смерть стояла плотным дымом от пламени и пороха. Смерть хрипела матом, проклятьями и мольбами всех тех, кто лежал вповалку, но чей разум еще цеплялся за распадающиеся тела. Смерть каркала воронами, слетевшимися на пир, – и подвывала голодным зверьем.