Тропою сна (СИ)

Потихоньку судорожные всхлипы прекратились, и девушка задышала ровно.

– Расскажи мне о ней, – вдруг ни с того ни с сего попросила Эля, не отрывая головы от его плеча.

– Откуда ты знаешь? – удивился Лем, впрочем, не слишком сильно: Эля редко бывала предсказуемой.

– Ее запах время от времени вьется вокруг тебя уже несколько месяцев, словно ты пытаешься в него завернуться и не можешь удержать.

Лем только вздохнул. Эля иногда догадывалась о таких вещах, о которых никто в мире бы догадаться не смог, и обостренное обоняние, которым она при этом пользовалась как методом, больше походило на шаманство.

Он не хотел ни с кем говорить на эту тему, но Элю нужно было отвлечь хотя бы до утра, и молодой человек сдался:

– Она чужая.

Девушка чуть отстранилась и заглянула в его глаза, весь ее вид говорил о том, что она готова слушать что потребуется и сколько потребуется.

– Она ни на кого не похожа, словно гостья из другого времени, времени пышных балов и гордых, холодных, высокомерных барышень. И знаешь, я ее уже раньше встречал, кажется в институте, точнее не припомню. Но то ощущение от ее взгляда вспомнилось как-то сразу. Она смотрит так, будто знает обо мне какую-то тайну, то, что никому не доступно, то, чего даже я сам о себе рассказать не смогу.

Лем говорил медленно, обдумывая каждое слово, и оказалось, что говорит он не столько для Эли, сколько для себя, впервые облекая в слова – отпуская на волю – те мысли, что давно не давали покоя. После бурной истерики Эля чувствовала апатию, но, находясь в каком-то полусонном состоянии, отпущенное Лемом освобождала повторно, по-своему.

– В ней есть легкая неуверенность, которую она старается скрыть всеми возможными способами, и это удается: никто не замечает, только я все вижу…

Перед внутренним взором Эли замаячили сначала глаза серо-голубые и будто бы плоские, словно пуговицы, пришитые к телу, но не оттого, что за ними ничего не было, а оттого, что их глубины тщательно охранялись хозяйкой.

– …и еще обида, детская, переросшая в ненависть, и может быть от этого ставшая такой страшной…

«Тонкие губы плотно сжаты, словно от боли, и выдают улыбку только в случае крайней необходимости, – решил конструктор Элиной фантазии. – Прямой нос и белая кожа достались от далеких предков с примесью голубой крови».

– …она, словно пограничная застава на пути к той жизни, которую я никогда не проживу, потому что она меня в нее не пустит. И может, хотела бы впустить, но ни при каких обстоятельствах этого не сделает.

Отпущенное на волю воображение девушки дорисовало упавшие на узкие плечи вьющиеся пепельные волосы, в которых солнце зажигало едва заметную рыжинку; казалось, они оттягивают голову назад своей непомерной массой и их обладательница все время борется с собой, стараясь держать шею и спину прямыми.

– …как стеклянный шарик с падающими в сердцевине снежинками, внутри нее свирепствуют метели, и хочется среди них отыскать искорку живого тепла, если оно там еще осталось.

Очертания стройной фигуры выступили из небытия, словно только того и ждали, добавляя образу законченность, и Эля несколько удивилась: ее другу никогда раньше не нравились такие девушки. Слишком много никому не нужных тайн, чересчур наигранной злости и явный излишек хорошо завуалированной ядовитости.

Позже Эля склонилась к подушке, засыпая, а незнакомка, одетая в строгий деловой костюм, что-то говорила Лему взглядом, не произнося ни слова.

3

Сегодня он засыпал не один, черные локоны разметались по соседней подушке, а их обладательница размеренно дышала рядом, но в ней, как и во всех остальных, был один критичный изъян: неумение задерживаться в его мыслях надолго, наверное оттого, что там вот уже много лет царила другая.

Что с собой принесут сновидения, никто не может предугадать, но на этот раз они его не разочаровали. Та, которая существовала только в его воображении, сошла со страниц книги и прильнула к его плечу. А вокруг был океан, и в его нежных вздохах можно было разобрать слова колыбельной. Вместе они плавно погружались все ниже и ниже в теплой ласкающей воде, он боялся ее разбудить и только слегка приобнимал почти невесомое тело, затянутое в гладкий скафандр. Пряди ее длинных фиолетовых волос стремились вверх, в обратную сторону от движения, напоминая плети диковинных водорослей. Жаль только, что ее лица он не мог видеть, по блажи сна глядя только вперед. Держа свободной рукой снятый с ее головы шлем, он мечтал никогда не просыпаться.

***