Тропою сна (СИ)

– Тише, успокойся, – медленно попросил Лем. – Сосредоточься, ты же видишь, с ним все в порядке. – Он подошел, погладил светлую макушку девушки и почувствовал, как она мелко трясется.

На размышления времени не было, поэтому Лем, не сводя обеспокоенных глаз с Эли, вернулся к кровати и легонько потряс малыша за плечо. Белесые реснички вместе с маленькими веками зашевелились, губки забормотали нечто сонно-невнятное, и одновременно Эля облегченно выдохнула и опустила руки. Но окончательно успокоилась, только когда присела около кроватки и погладила теплую ручку сына.

Эмиль, судя по всему, был немного испуган, но, увидев маму, быстро отвлекся и легонько потрогал пальчиками прядку ее волос.

– Беяя, касивая… – изрек младенец, устами которых, как известно, глаголет истина.

Эля только вздохнула, не к месту подумав о том, что будь так, то, может, у них с Яном все бы сложилось по-другому.

– Я его слышала, – не поворачиваясь, произнесла она.

Лем у нее за спиной беззвучно кивнул.

– А помнишь, летом после пятого класса ты слышала, как под окном эльфы играют на свирелях?

– Угу, – всецело занятая ребенком, рассеянно ответила она.

Перефразируя избитое выражение, можно сказать, что каждый человек – глубокий омут и иногда лучше не соваться к тем чертям, что в нем водятся. Лем знал, что Элины черти очень странные. Большую часть времени она была совершенно обычным, среднестатистическим человеком, трезвомыслящим и отвечавшим за свои поступки, но иногда ее воображение перебиралось через границы реальности, в такие моменты психика теряла ориентиры возможного и невозможного, смешивая все в единое и порою шокирующее для окружающих. Большинство из тех, кто случайно сталкивался с этой ее особенностью, делали большие глаза и крутили пальцем у виска; старшая сестра когда-то даже пыталась водить к психоаналитику; и только друзья давно привыкли и любили ее такой какой она была. Лем обожал за то, что она всегда оставалась собой, при любых обстоятельствах, ее никогда не цепляли общественное мнение и стадный инстинкт, она словно плыла на своей волне, спокойно и размеренно, не обращая ни малейшего внимания на то, куда и на чем плывет остальное человечество.

Янош… Кто знает, что думал Янош! Наверняка считал слегка сумасшедшей, но вслух об этом никогда не говорил и другим не позволял. Он держал ее под своим крылом и сам себе не мог ответить на вопрос, чем его когда-то так прочно привязала к себе тихая, замкнутая, нелепая девочка.

Лем ушел, пообещав позвонить вечером, а Элин день вернулся в привычную колею, за одним-единственным исключением: она не оставляла Эмиля одного ни на минуту. Работать не получалось, хотя сроки по выполнению заказов растягивать было нежелательно, но она слишком беспокоилась за ребенка, и даже в подготовительном кружке для детского сада не смогла его оставить без личного присмотра. В результате в течение трех часов рисовала эскизы, держа на коленях блокнот, под аккомпанемент визга и писков веселой малышни. Впрочем, там она была не единственной гиперопекающей мамочкой: из разных углов помещения кидали на своих чад обеспокоенные взгляды еще несколько женщин.

Эля пыталась отделаться от навязчивого тревожного ощущения, стараясь не зацикливаться на слове «предчувствие», но оно не отпускало ее всю следующую неделю. Как и любая нормальная мать, она и раньше переживала за своего ребенка, но теперь не просто переживала – она панически боялась. Последним событиям можно было подобрать тысячу разумных объяснений и таким образом утешить себя, но Эля отдавала предпочтение ощущениям, холодный разум не был ее коньком.

– Логика здесь не живет, – неизменно констатировал Янош.

– Наличие логики не доказано, – рассеянно отвечала она, и парень хохотал, наслаждаясь абсурдностью фразы.

– Для твоих мозгов уж точно.

Хотя в чем-то Эля была права: связь матери и ребенка не всегда можно объяснить с научной точки зрения. Несмотря на то, что мальчик фактически являлся ее племянником, такая связь между ними установилась с самого начала, еще тогда, когда Ира ходила беременной. Он активней шевелился у сестры в животе, когда Эля приближалась, реагировал на ее голос. А Эля все никак не могла понять, почему Ира, всегда такая близкая и понятная, вдруг стала отдаляться, причем ей это удавалось делать даже в трехкомнатной квартире, в которой, казалось бы, далеко друг от друга не убежишь.