Тропы вечных тем: проза поэта

— Когда нам дают действительность, нам мало её. Мы не довольны действительностью. Хотим того, чего нет. Человеку нужен идеал. Это то, что называют целью в жизни. Мой идеал — прекрасное. Что касается Феликса, — добавил он, — то его жизнь, как он сам признался задним числом, тяготеет к животной основе, а идеал — шпроты.

— Панды, положительно, ты напился. Но я оправдываю твою тупость. Она исходит от близорукости. Да и что ты мог ещё разглядеть сквозь толщу винных паров? — [снисходительно сказал Феликс.] — Но насчёт цели я несколько согласен. Это мечта, пожалуй. А идеал. К сожалению, идеал — это туфелька Золушки, которую мы примеряем почти к каждой ноге, а от этого она только разнашивается и приходит в негодность.

— Браво, — сказал Панды. — Хотя пессимистично. Однако будет очень жаль, если твой великолепный пессимизм стимулировала всего навсего тарелка с солёными огурцами.

— Колбасник! — замахнулся Феликс вилкой. — Меня удерживает от полного пессимизма сознание, что не все люди такие несносные тупицы, как ты.

— Я читаю Канта, — самодовольно произнёс Панды. — И пишу статью по эстетике.

Кант. Дым. Этика. Он закатил глаза под лоб.

Я [тоже читал Канта и] оттолкнулся от Панды и понёс:

— Кант говорил, старики: Уважение…

Но Панды несколько испошлил.

— Да, мы вырываемся: пьём. Но ещё нам надо любовь.

Никто из нас ещё не любил. Когда мы узнали об этом, то чуть не заплакали. Дрожь чёрного отчаяния и покинутости пробрала нас до костей.

— Включи свет, — сказал охрипший Феликс кому-то.

Свет ударил, как из трубы. Огурцы были съедены. В банке с рыбными консервами торчала чайная ложка со следами варенья.

[ — Стакан с водкой, налитый яростью глаз, — печально заключил я.

Сгорбившиеся юноши, мы пили за высокую любовь.]

[Решили пойти на танцы. Голые улицы пылали пустотой. Золотые пауки фонарей чуть сидели в своих лучах паутины. Корневища сосулек, поблескивая, свисали с водостоков. Свежо. Бодрило. Колкостью нарзанных пузырьков ощущалась мелкая крупа. Долго шли. В каком-то углу пили пиво. Ремарк, оказывается, сидел с нами рядом и угощал кислым вином. Кант и Ренуар разговаривали чужедальными голосами, и, подмигивая, предлагали посетить ещё одно злачное место. „Как они измельчали“ — подумалось с горечью. Потом не стало ничего. Я остался один, как вещь в себе. Я куда-то клонился, долго клонился и говорил кому-то, что Панды расплатился за всех. Выплыл милиционер. Интересно, зачем милиционер? Вероятно, надо смываться. Но откуда эта девчонка? Мне знакомо её лицо. Совсем темнело. „Больше света!“ — сказал я как Гёте и вытянул ноги.]..»

Фрагменту <9> соответствует набросок из черновых рукописей под названием «В колхозе», где есть не вошедший в машинописный текст повести сюжет о комсомольском собрании по поводу поведения Тани Смирновой (в повести — Светлана Белова):

«Медленно заходило солнце.