Читаем Троща полностью

Невдовзі ми добігли до рукава річки, який мусили переходити вбрід. Хоч часу було замало, ми всі пороззувалися, бо з повними води чобітьми на тому березі далеко не забіжиш. І ось так зі зброєю, наплічниками і чобітьми над головою ми кинулися в річку. Добре, що тут у найглибшому місці вода діставала лише попід пахви. Але такий перехід нас затримав і, поки ми вийшли на берег, більшовики вже добігали до води тим слідом, який ми протоптали в очереті.

– Бандіти, здавайся! – репетували вони. – Ми вам гарантіруєм жізнь!

– А ми вам не гарантіруємо! – крикнув Сірко й випустив серію зі свого старенького «шмайсера», який був дзвінкіший за нового «папашку».

Ми побігли далі знов через очерети, які тяглися й тяглися в бік лісу; більшовики перестали стріляти, бо їм теж довелося брести через річку з піднятою над головою зброєю.

Бігти було важко. Мочар чавкотів під ногами, тванюка чвиркала на одяг, обличчя, межи очі, але ніхто не відставав. Кожен згаяний крок міг коштувати життя. Позаду знов глухо заторохтіли стріли, а горою кулі тьохкали тонко й заливисто.

Нарешті ми побачили темну смугу лісу, який починався метрів за двісті від очерету. Та ми ще не встигли вибігти на сухе, як від лісу в наш бік вдарили кулемети. Там теж була засідка.

Ми цофнули назад і тут зрозуміли, що хоч-не-хоч, а настав час розбігатися. Затиснуті ворогом з двох боків, мусили відходити очеретами через багна, і відходити порізно, щоб не лишати по собі помітного сліду. Все ближче та ближче чулися крики:

– Бандьори, здавайтєсь! Ви акружени!

– Розсіюємося і відходимо на полудне[10]! – сказав Стодоля, витираючи рукавом забризкане тванню обличчя. – Якщо пощастить, зберемося…

Він міркував, яке б місце призначити для збірки, щоб воно було не загрожене і щоб його знали провідник Корнило з Пластуном.

Але тут зовсім близько почулося галайкання шміраків, і ми кинулися в напрямку Купчинців, розсипаючись розстрільною[11]. Нас помітили, знову застукотіли автомати, СВТ[12], і в очереті залускали розривні кулі. Тепер бігти було значно важче, бо з мочарів ми вийшли на глибокі багна, і ноги шурхали вже по коліна, а де й глибше.

Позаду прокотилося дурнувате «ура-а-а!».

Через хвилину ми вже не бачили одне одного і навіть не чули кроків через густу стрілянину, чвакання під ногами та постійне уракання. А потім на невеличкій прогалині між очеретом я побачив Пластуна. Він якось дивно присів, наче переломився в попереку, відтак перекинувся на бік і поволі став випростовувати ноги, але одна нога не розгиналася. Я підбіг до нього і побачив, що праве коліно у Пластуна розтрощене – через мокру холошу юшила кров.

Він дістав із кобури парабелюма.

– Друже Пластуне, не смій! – сказав я.

– Подбай за провідника, – попросив він. – Дожени його…

– Не смій! Я тебе винесу, – сказав я, наче був конем і міг винести з цього болота Пластуна на собі.

Він подивився на мене винуватим, навіть вибачливим поглядом, потім дістав з кишені компас і простягнув мені.

– Тримай… Ти вийдеш, я знаю.

Я машинально взяв компас, і тієї миті Пластун, приставивши до скроні парабелюм, натиснув на цинґель[13]. Він знав, що я не кінь і ще не відомо, чи сам вийду з трощі.

Але вибач, друже Пластуне, я тебе не послухався. Замість того, щоб доганяти провідника, я зняв із паска дві гранати й повернувся обличчям у той бік, звідки підходили червонопогонники. Очерет ворушився уже на відстані мого кидка. Одну за одною я жбурнув дві гранати. На місці вибухів угору полетіло болото і, як мені здалося, пташині гнізда. Очерет там перестав гойдатися, потім щось заверещало несамовитим голосом:

– Санітара! Помощь давай, бистрєє помощь!

Я повернувся і поволі пішов. Перед очима стояло обличчя Пластуна зі смужечкою молока над верхньою губою. Раптом я відчув таку втому, що мені стало до всього байдуже: нехай доганяють. Бігти не було сил. Тіло вже не корилося розуму. Хотілося крикнути вголос, що ось же він, ваш санітар, підходьте, у мене ще залишилося для вас два калачі і пригорща пігулок у диску. Але не крикнув. Від утоми язик прилип до піднебіння.

Ішов я майже наосліп, бо невдовзі провалився в багно до пояса. Не встиг вилізти, як побачив за кільканадцять метрів два сині кашкети. Розуміючи, що тепер мені не втекти, я поклав їх обох короткою чергою. Потім, роззирнувшись по боках, угледів на відстані руки купу злежаного сухого очерету й потяг до себе. Купина піддалася, я, присівши ще нижче в тій калабані, накрив себе величезним очеретяним снопом. Невдовзі почув, що до мене підходять.

– Проклятьє, – озвався один. – Єщо бандьор нє відєлі, а уже потєрялі чєтверих. І нє ізвєстна, што будєт с Карміліним. Савсєм тяжолава унєслі.

Це була низька ціна за життя Пластуна, але все-таки дещо.

– Тіше ти, – сказав другий. – А то наклічєш… Пайдьом-ка лучше бліже к сваім.

Чийсь чобіт зачепив снопа над моєю головою, здалося навіть, що він крутнувся, як капелюх, але чобіт почалапав далі. Майнула зухвала думка, що якби пайдьошник[14] був сам, то можна було б ухопити його за ногу і втопити в цій калабані.

Раптом десь далі почулися їхні радісні крики:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Собор
Собор

Яцек Дукай — яркий и самобытный польский писатель-фантаст, активно работающий со второй половины 90-х годов прошлого века. Автор нескольких успешных романов и сборников рассказов, лауреат нескольких премий.Родился в июле 1974 года в Тарнове. Изучал философию в Ягеллонском университете. Первой прочитанной фантастической книгой стало для него «Расследование» Станислава Лема, вдохновившее на собственные пробы пера. Дукай успешно дебютировал в 16 лет рассказом «Złota Galera», включенным затем в несколько антологий, в том числе в англоязычную «The Dedalus Book of Polish Fantasy».Довольно быстро молодой писатель стал известен из-за сложности своих произведений и серьезных тем, поднимаемых в них. Даже короткие рассказы Дукая содержат порой столько идей, сколько иному автору хватило бы на все его книги. В числе наиболее интересующих его вопросов — технологическая сингулярность, нанотехнологии, виртуальная реальность, инопланетная угроза, будущее религии. Обычно жанр, в котором он работает, характеризуют как твердую научную фантастику, но писатель легко привносит в свои работы элементы мистики или фэнтези. Среди его любимых авторов — австралиец Грег Иган. Также книги Дукая должны понравиться тем, кто читает Дэвида Брина.Рассказы и повести автора разнообразны и изобретательны, посвящены теме виртуальной реальности («Irrehaare»), религиозным вопросам («Ziemia Chrystusa», «In partibus infidelium», «Medjugorje»), политике («Sprawa Rudryka Z.», «Serce Mroku»). Оставаясь оригинальным, Дукай опирается иногда на различные культовые или классические вещи — так например мрачную и пессимистичную киберпанковскую новеллу «Szkoła» сам Дукай описывает как смесь «Бегущего по лезвию бритвы», «Цветов для Элджернона» и «Заводного апельсина». «Serce Mroku» содержит аллюзии на Джозефа Конрада. А «Gotyk» — это вольное продолжение пьесы Юлиуша Словацкого.Дебют Дукая в крупной книжной форме состоялся в 1997 году, когда под одной обложкой вышло две повести (иногда причисляемых к небольшим романам) — «Ксаврас Выжрын» и «Пока ночь». Первая из них получила хорошие рецензии и даже произвела определенную шумиху. Это альтернативная история/военная НФ, касающаяся серьезных философских аспектов войны, и показывающая тонкую грань между терроризмом и борьбой за свободу. Действие книги происходит в мире, где в Советско-польской войне когда-то победил СССР.В романе «Perfekcyjna niedoskonałość» астронавт, вернувшийся через восемь столетий на Землю, застает пост-технологический мир и попадает в межгалактические ловушки и интриги. Еще один роман «Czarne oceany» и повесть «Extensa» — посвящены теме непосредственного развития пост-сингулярного общества.О популярности Яцека Дукая говорит факт, что его последний роман, еще одна лихо закрученная альтернативная история — «Лёд», стал в Польше беспрецедентным издательским успехом 2007 года. Книга была продана тиражом в 7000 экземпляров на протяжении двух недель.Яцек Дукай также является автором многочисленных рецензий (преимущественно в изданиях «Nowa Fantastyka», «SFinks» и «Tygodnik Powszechny») на книги таких авторов как Питер Бигл, Джин Вулф, Тим Пауэрс, Нил Гейман, Чайна Мьевиль, Нил Стивенсон, Клайв Баркер, Грег Иган, Ким Стенли Робинсон, Кэрол Берг, а также польских авторов — Сапковского, Лема, Колодзейчака, Феликса Креса. Писал он и кинорецензии — для издания «Science Fiction». Среди своих любимых фильмов Дукай называет «Донни Дарко», «Вечное сияние чистого разума», «Гаттаку», «Пи» и «Быть Джоном Малковичем».Яцек Дукай 12 раз номинировался на премию Януша Зайделя, и 5 раз становился ее лауреатом — в 2000 году за рассказ «Katedra», компьютерная анимация Томека Багинского по которому была номинирована в 2003 году на Оскар, и за романы — в 2001 году за «Czarne oceany», в 2003 за «Inne pieśni», в 2004 за «Perfekcyjna niedoskonałość», и в 2007 за «Lód».Его произведения переводились на английский, немецкий, чешский, венгерский, русский и другие языки.В настоящее время писатель работает над несколькими крупными произведениями, романами или длинными повестями, в числе которых новые амбициозные и богатые на фантазию тексты «Fabula», «Rekursja», «Stroiciel luster». В числе отложенных или заброшенных проектов объявлявшихся ранее — книги «Baśń», «Interversum», «Afryka», и возможные продолжения романа «Perfekcyjna niedoskonałość».(Неофициальное электронное издание).

Горохов Леонидович Александр , Ирина Измайлова , Нельсон ДеМилль , Роман Злотников , Яцек Дукай

Фантастика / Историческая проза / Научная Фантастика / Фэнтези / Проза