Тростниковая флейта: Первая книга стихов

Горная Шория – 9.1989

Вершина

Распятье читается в каждом окне,

И тень возникает на каждой стене.

Следы оставляет любая ступня.

И пепел останется после огня.

Но символ полёта – не крылья, а крест.

И место героя – не крепость, а Брест.

И ночь, поглотившая крики беды,

Прозрачнее всякой проточной воды.

Как всякая правда коварнее лжи,

Опаснее бритвы тупые ножи.

Рождённое слово острее пера,

Но ниже Голгофы любая гора.

8.1988

II Монолог

Автограф

Всё начиналось с Байрона… Стихи

Нахлынули как волны. Словно это

Хромой и гениальный англосакс

Расправил все четыре чёрных тома

И тень твою впустил на полотно,

Не различая верха или низа,

Что по сей день, как лондонский туман,

Плывёт так и не пойманным рассветом

На мой мольберт. И в сердце тот же вид

Зияет романтической занозой.

За окнами уже совсем темно.

И я, как тот, чьё имя шито бронзой,

Сижу и пью надежды сладкий мёд,

Быть может, яд, а может быть, и воду…

И может быть, что всё наоборот,

И стих вдогонку пуле или ветру

Летит, как белый снег, из-под пера.

Но вещи постигая не рассудком,

Я чувствую в движенье фонаря

Твою волнообразную природу.

В провинции и сахар – словно соль,

Но жить спокойней, если не способен

Разменивать на мелочь божий дар.

И дар любви, когда иного нет,

Светлей благоговейного напитка.

Но есть ещё забвенья жуткий сон…

И выход из тоннеля или транса

Предполагает выдох тех частиц,

Которые, подобно чёрной саже,

Определяют местный колорит,

Перегружая улицы и вены.

Вокруг бурлит такой водоворот,

Что остаётся лишь гадать по звёздам

И лить на скатерть приторный сироп,

Нектар, что при достоинствах портвейна,

Слабее подогретого вина,

Какое мы нечаянно разлили.

И пятна красок ярче, чем цветы,

На вмятых в небо старых половицах,

Куда мы выжимали облака,

Как наше кратковременное лето.

Поэт – скиталец. Только никуда

Не убежать, не изменить пространство.

И Байрон, покидая Альбион,

Не думал, что найдёт свою Элладу…

А я подняться пробовал наверх,

Переступая горы, как ступени,

Но глубже стала пропасть, и вдали

Твои глаза, как утреннее небо,

Буравили сентябрьский свинец

Во весь накал классической лазури.

И город зажигает тот же свет,

Раз не дожил ещё до ностальгии.

Страна спешит в другие рубежи,

Перебирая ценности и цены,

Как ягоды в ведре. А я один

Иду по бесконечному проспекту,

Быть может, только к самому себе,

Храня на сердце самый точный адрес

И зная самый верный телефон,

Но как мне тяжелы все эти цифры.

Кемерово —10.1989

Обратная перспектива