Троцкий и заговор в Красной Ставке

Третье обвинение гласит: «С несомненностью выясняется, что около Главкома находились элементы, компрометирующие его». Такое обвинение для меня уже совсем непонятно по своему смыслу и значению. Если это было действительно так, то что же делали и за чем смотрели мои комиссары? Почему никто из них ни разу не указал мне на это обстоятельство и не потребовал удаления этих элементов?

С тех пор прошло более двух лет. За это время было раскрыто много различных контрреволюционных заговоров, однако следов моей неуравновешенности или моих связей в этих заговорах установлено не было и мое имя по-прежнему остается кристально чистым, как оно и было. Все эти (элементы), окружавшие меня и находившиеся при мне, занимают в настоящее время ответственные должности, а некоторые из них даже очень серьезные посты.

Если принять все изложенное во внимание, то я имею полное нравственное право, как человек и сознательный гражданин, задуматься над вопросом: в чем же собственно заключалось мое преступление? На каких основаниях зиждется резолюция Президиума ВЦИК, так жестоко заклеймившая мое доброе имя и умалившая ту грандиозную работу, которую я с полным сознанием и чистою совестью гражданина принес РСФСР? Ответа я найти не могу, а вместо него все более и более убеждаюсь в том, что я теперь оказался в положении большого человека, которого за что-то поставили в угол и тычат на него пальцем.

Не подумайте, тов. Владимир Ильич, что я хочу этим письмом просить какой-либо милости…

Нет. Это письмо я решил написать Вам по соображениям, имеющим очень близкое отношение к вышеизложенным событиям.

Дело в том, что в июле сего года тов. Смилга в товарищеской беседе сообщил мне, что будто бы этим летом в частном разговоре Вы заявили, что в вопросе моего отношения к преследованию разбитой армии Колчака для Вас до сих пор не все ясно, что все-таки, по Вашему мнению, что-то такое было…

Правда ли это или нет, — не знаю, но мне крайне желательно было бы выяснить все встречающиеся недоразумения, на что прошу Вашего товарищеского разрешения.

Как известно, на другой день после моего ареста тов. Смилга заявил в «Известиях ВЦИК», что причиной моего удаления послужило разногласие между мной и командующим Востфронтом тов. Каменевым в вопросе преследования разбитого на Волге Колчака и что будто бы в этом вопросе прав оказался Каменев[603].

Могу смело заявить, что тов. Смилга в этом заявлении совершенно исказил истину. Недоразумение у меня с тов. Каменевым вышло на почве его не вполне удачного командования армиями Востфронта, вследствие чего были по очереди разбиты 3-я, 2-я и 5-я армии. За эти крупные неудачи тов. Каменев был отрешен РВСР от командования фронтом, и за разгром Колчака принялся я сам лично. Лично мною был составлен план операции, который заключался в следующем: постоянными атаками с юга в северном направлении ударную группу Колчака, перешедшую в энергичное наступление ст. Уфы на Симбирск одновременно с войсками, действовавшими севернее Камы, перетянуть в Самарский район и, оторвав ее, таким образом, от войск, действовавших севернее Камы, разгромить здесь отдельно от последних.

Для проведения этого плана в жизнь мною был проведен на должность начальника штаба Востфронта П.П. Лебедев, а общее руководство фронтом я взял лично на себя по прямому проводу из Серпухова.

Мой план удался блестяще. Как известно, ударная группа Колчака была наголову разбита восточнее Самары и остатки ее принуждены были начать поспешное наступление, обнажая левый фланг своих войск, действовавших севернее Камы.

По вопросу о преследовании разбитых армий Колчака были недоразумения чисто тактического характера, а именно: я требовал вести преследование форсированным порядком, отдельными подвижными и гибкими, приспособленными для действий в Уральских горах, авангардами, а не громоздкими дивизиями и армиями, дабы не дать возможности северной группе войск Колчака, каковая была только потрепана, но не разбита, уйти через проходы Северного Урала в Западную Сибирь. Эти авангарды я предлагал усиливать по мере надобности за счет переходивших на нашу сторону в большом количестве войсковых частей Колчака, конечно, проделав с ними предварительно известную подготовку и отбор соответствующего элемента. Это один из выводов революционной тактики, который в данном случае можно было применить с успехом.

Помимо этого я требовал, чтобы остатки армии Колчака были ликвидированы не позже середины августа (конечно, того же 1919 года), не выпуская их из пределов Урала. На это свое требование я получил ответ от Реввоенсовета Востфронта, коим в то время снова командовал тов. Каменев, что эта задача невыполнима ранее поздней осени. Я не мог требовать больше того, что люди могли дать.