Троцкий

Никогда раньше жизнь Троцкого не складывалась так неудачно. Хотя он еще испытывал прилив сил, но после убийства Кирова и всего, что за ним последовало, его жизнь пошла под откос, и он уже никогда не смог снова подняться.

Дневниковые записи этих дней раскрывают необычайную глубину его чувств к Наталье. Возможно, это было время, когда все его интересы сосредоточились на личной жизни.

«Сегодня во время прогулки мы поднялись на вершину холма. Наталья устала и неожиданно села на сухие листья, она была очень бледна… Даже сейчас она еще прекрасно и без устали ходит… Походка у нее совершенно молодая, как и вся ее фигура. Но… сердце ее все же время от времени дает себя знать… Она внезапно присела — явно не могла идти дальше — и жалко улыбнулась. Какой прилив сострадания я почувствовал к ней!»

Хотя судьба Натальи была полностью связана с Троцким, она сама никогда не была политической фигурой. Все же для спасения своего младшего сына она развернула своего рода агитационную кампанию. Она написала открытое письмо в защиту Сергея. Она писала, что не только НКВД, но и сам Сталин, «чей сын часто бывал в гостях у ее сына», знает, как далек был Сергей от политики. Ее письмо лишено политической окраски, это чисто человеческий документ.

Она просила вмешаться в дело ее сына видных общественных деятелей, таких, как Ромен Роллан, Андре Жид и Шоу; она требовала образования международной комиссии для проверки всего того, что произошло после убийства Кирова…

Взывая к сочувствию, Наталья вынуждена была обратиться к политике. Такова уж была участь Троцких, что политика — абстрактная, недосягаемая и бесполезная, неотступно вмешивалась в самые интимные их страдания.

«В связи с несчастьями, обрушившимися на нас, я напомнил Наташе некоторые моменты из жизни протопопа Аввакума. В Сибири они рядом брели, спотыкаясь, — непокорный священник и его верная жена. Их ноги тонули в снегу; бедная, измученная протопопица все время падала в сугробы. Аввакум рассказывает: «Я подошел к ней, и она, бедняга, стала упрекать меня, говоря: «Сколько, протопоп, еще продлится эта мука?» И я сказал ей; «До самой смерти нашей». И она ответила со вздохом: «Да будет так, продолжим наш путь».

Сразу после убийства Кирова орган компартии «Юманите» поместил статью Жака Дюкло о «руках Троцкого, обагренных кровью Кирова». Это стало лейтмотивом исступленной коммунистической кампании.

Народный фронт сформировался окончательно: весной 1935 года Сталин выступил в поддержку национально-оборонительной политики нового французского правительства; конечно, французские коммунисты тотчас же поспешили поддержать неожиданно вошедший в моду патриотизм. Разумеется, больше не существовало никаких препятствий, которые могли бы остановить французское правительство в его желании ублажить вновь обретенных союзников — приказ о депортации, врученный Троцкому год назад, был приведен в исполнение. Поскольку его никуда не хотели впускать, ему угрожала депортация в место еще более удаленное, чем Принкипо.

На миг Троцкому, казалось, улыбнулось счастье. Трудовая партия Норвегии, член Коминтерна до 1923 г., никогда не входившая во Второй Интернационал, занимала нейтральную позицию; некоторые члены этой партии воспользовались возможностью высказать Троцкому свое уважение.

В июне стало известно, что один из левых норвежских лидеров намекнул, что Троцкий может найти в Норвегии убежище.

В Париже, в квартире добросердечного врача, куда впустили его самых разных друзей и тем самым экспромтом превратили ее в место политической конференции, произошло его поспешное прощание с французскими сторонниками. Не было сомнений в том, что его поспешный отъезд в Норвегию — и сама Норвегия — были только крутым спадом в его общем падении вниз.

Ограничения в Норвегии были того же рода, что и во Франции; его заставили жить вдали от Осло.

Для лейбористского правительства он стал постоянным источником затруднений. С того момента, как он въехал в страну, его пребывание в ней все время было предметом обсуждения; консерваторы, разумеется, были против, но и рядовые граждане не желали, чтобы он жил в Норвегии. Само собой разумеется, его попросили держаться вне политики; он согласился, считая это требование условным.

Индивидуально члены трудовой партии всячески старались выразить свои дружеские чувства к человеку, которого они, как социалисты и бывшие члены Коминтерна, уважали. Сообщения в партийной прессе были полны доброжелательства; препятствия к пребыванию Троцкого в Норвегии рассматривались, как незначительные детали.

Редактора, социалиста Конрада Кнудсена, послали помочь найти Троцкому жилье; когда оказалось, что это невозможно, он поселил его и Наталью в собственном доме.

Три партийных лидера и среди них Трюгве Ли (позднее Генеральный Секретарь Организации Объединенных Наций) приехали навестить Троцкого. Беседуя в дружеской обстановке, Ли опять подчеркнул, что Троцкий должен избегать участия в политике.