Троцкий

23 сентября, через несколько дней после того, как большевики под руководством Троцкого покинули Демократическую конференцию, он был избран председателем Петроградского совета. После того как Троцкий напомнил выбравшей его аудитории о том, что не он занимает место бывшего председателя Чхеидзе, а, напротив, Чхеидзе занимал его место, поскольку именно он, Троцкий, был председателем Петербургского совета в 1905 году, он затем, по свидетельству Суханова, произнес еще несколько слов, не предполагая, что со временем ему придется решительно отбросить то, что он сказал сейчас, и создать теорию для оправдания прямо противоположных положений. Вот что он сказал:

«Мы все — люди партийные, и мы еще не раз скрестим свои мечи. Но в работе Петербургского совета мы намерены руководствоваться духом справедливости и полной независимости фракций; рука президиума никогда не будет подавлять меньшинство».

Боже мой! Что за либеральные взгляды! Что за насмешка над самим собой! Но самое смешное, — что три года спустя, вспоминая вместе со мной эту речь, Троцкий, вернувшись к этому моменту, воскликнул: «Что за счастливое было время!»

На протяжении всего 1917 года — самого активного периода жизни Троцкого — разумеется, не могло быть и речи о личной жизни. Политика поглощала каждую секунду.

В течение двух месяцев перед октябрьским переворотом Троцкий, Наталья и мальчики жили в одной-единственной комнате около Таврического дворца — раньше это был район среднего класса — и получали официальный паек. Троцкие не развлекались и не отдыхали; у них не было времени принимать гостей или самим наносить визиты. Контакты с бойцами, коллегами и т. п. заменяли им все личные связи.

После того как в конце сентября Троцкий был избран председателем Совета, он каждое утро чуть засветло уходил из этой маленькой комнатки и отправлялся работать в свой председательский кабинет в Смольном. Остались записки Натальи о рабочей атмосфере Смольного:

«Это была большая квадратная комната, пустая, со случайной мебелью. Каждый день ее заполняли сотни делегатов из разных организаций… На креслах — груды шелухи от семечек; все стены увешаны плакатами и написанными от руки листками; толпа людей в шапках и темно-зеленых шинелях постоянно толпилась в коридорах. Телефоны непрерывно звонили… Лев Давидович изо всех сил пытался не растрачивать свою энергию напрасно, но при этом не жалел себя. Он всегда стремился не перерабатывать зря, стремился к самодисциплине в работе, чтобы дать «максимальный выход».

В то время было модно одеваться как можно небрежнее: но он никогда не следовал этой моде. Лев Давидович не заботился об элегантности, не понимал, что можно задуматься об оттенке галстука, но обладал врожденным чувством правильности и врожденным отвращением — прежде всего в отношении самого себя — к любой портновской небрежности, как, впрочем, и к любой другой небрежности тоже.

Обычно он обедал в столовой Петроградского совета, большом зале с деревянными столами и скамейками. Обед был посредственный — щи, рыба, каша, компот, чай. Он не пил.

Он был чуть выше среднего роста, без излишней полноты, хорошо сложен.

У него была прекрасная кожа, оттененная пышными темными волосами, он носил небольшие усы и эспаньолку.

Пенсне делало его взгляд острым».

Таким он был за пару месяцев до своего тридцативосьмилетия. Его нервы были напряжены до предела; он был, как «электрическая батарея, каждый контакт с ним давал разряд».

И все же, если революция, как Идея, должна была осуществиться, то нужно признать, что должна была существовать и какая-то технология ее осуществления.

Глава шестая АЗАРТНАЯ ИГРА

В апреле, вернувшись в Россию, Ленин отказался от своих прежних взглядов; теперь, в сентябре, он уже считал, что условия, при которых большевистская партия, «представляющая» авангард российского пролетариата, может захватить власть от имени и в интересах революции, — налицо. Этот исходный постулат диктовал и специфический образ действий — конспирацию. Тайна плюс точность — непременные условия всякого путча.

Ленин все еще скрывался в Финляндии; оттуда он направил Центральному Комитету письмо, в котором потребовал немедленно взять курс на переворот. 6 сентября, когда Троцкий впервые появился на заседании ЦК, этот вопрос уже обсуждался. ЦК, однако, еще не принял окончательного решения; Зиновьев возражал против переворота и просил разрешения покинуть убежище, где он скрывался вместе с Лениным, чтобы публично заявить об этих разногласиях.