Труба мечты

Следующим был Михаил, носивший большое распятие на серебряной цепи и имевший вид Распутина — правда, более одухотворенного. Однако Саймон чаще прозывал его Свистуном, нежели Духовником, по причине его глубоко укоренившейся привычки насвистывать в разлапистую бороду странный мотивчик, не подчинявшийся никаким законам гармонии. Почему-то казалось, что Михаила всегда сопровождает зябкий ночной ветерок, окутывая с ног до головы. Из-за этого Саймон, едва заслышав сверхъестественный свист, каждый раз поправлял свой воротник, надеясь укрыться таким образом от непрекращающегося холодного сквозняка.

Последним был Лев — безбородый, на десяток сантиметров ниже остальных и, несомненно, самый неуловимый из братьев. Он все время куда-то спешил, низко опустив голову и глядя себе под ноги, так что прошло немало времени, прежде чем Саймон окончательно удостоверился в его фамильном сходстве со Стульниковыми-Гуревичами. Вне всякого сомнения — он был одним из них. Создавалось впечатление, что Лев много времени проводил в разъездах. По возвращении он частенько появлялся в сопровождении настороженного, хотя и важного на вид мужчины, причем каждый раз другого. В такие моменты в доме поднималась невообразимая суматоха, и все окна наглухо зашторивались. Через несколько часов Лев уходил опять, и вместе с ним — сопровождавший его по городу компаньон.

Кроме братьев в доме, конечно же, обитала их никогда не выходившая на улицу сестра. Иногда Саймон слышал, как кто-то из братьев произносил «Грушенька», из чего заключил. что это и было ее именем. Она также совершенно определенно принадлежала к Стульниковым-Гуревичам, но ее лицо — и это казалось невероятным — было странным образом привлекательно. Она никогда не отваживалась прогуливаться по крыше, но часто сидела в запертой будке. Насколько Саймон мог разобрать, она носила подобие темного викторианского платья, по крайней мере, оно имело высокий ворот и длинные рукава-буф. Бледное ее лицо, окруженное зеленоватым сумраком, могло недвижно пребывать в единственном оконце будки, но никогда она не смотрела в сторону Саймона. Время от времени ее рот открывался и закрывался, но совсем не так, как если бы она что-то произносила. Во всяком случае, громко. Он решил называть ее Пускательницей Пузырей. Впечатление это производило такое же странное, как и свист Михаила, но не было столь неприятным. Однажды Саймон поймал себя на том, что может наблюдать за Грушенькой до смешного долго. Эта привычка, переходящая уже в манию, начала раздражать его, и он, в конце концов, решил держаться подальше от северного окна и никогда больше не взбираться на стремянку. В результате он видел лишь малую толику перемен, начавшихся с той поры на крыше, хотя и отметил, что среди прочих предметов русские выволокли наверх отрезок прозрачной пластиковой трубы большого диаметра.

На этом хватит о русских, поговорим теперь о русалке. Однажды поздно вечером Саймон, открыв кран холодной воды, стал наполнять ванну, чтобы размочить свои кисти и тряпки, — в то время он работал известковыми красками, экспериментируя с составными фресками на огромных оштукатуренных филенках. Тяжело нагруженный, он вернулся в ванную как раз вовремя, чтобы выключить воду, а заодно и увидеть плещущуюся в ней крохотную рыбку. Данный факт не очень удивил его — рыбка длиной даже в десять-двенадцать сантиметров не была чем-то неслыханным в холодной водопроводной воде, а этот экземпляр уместился бы и в чайной ложке.

Он зачерпнул воду, и в его крепко сжатой правой руке затрепыхалось миниатюрное существо, едва достигавшее в длину пяти сантиметров. Вот теперь Саймон удивился по-настоящему.

Начнем с того, что оно было не зеленовато-белого или какого-то другого свойственного рыбам цвета, а наоборот, бледновато-розовым, самым что ни на есть телесным. И походило больше не на рыбу, а на головастика, по крайней мере высовывающаяся из кулака Саймона верхняя часть существа имела голову, немного большую, чем у рыбы, и круглую, как шар, будто развившуюся чуть быстрее прочих частей тела.

Еще были у существа и корчащиеся от боли тоненькие ручки или некое подобие придатков. Нижняя же его половина казалась толще, чем у рыбы или даже головастика. Вообразите себе двухмесячный человеческий зародыш с хвостом и плавниками, да добавьте преждевременно развившиеся женские половые признаки, и вы получите довольно точное представление об этом существе.

Но все это было ничто по сравнению с другим. Дело в том, что существо имело лицо: совсем крошечное личико со сверхъестественно большими, как у планарии, глазами, но тем не менее это было лицо — лицо, выглядевшее, как человеческое и, кроме того (в этом-то и заключалась вся проблема), лицо, имевшее пусть и гротескное, но поразительное сходство с лицом Грушеньки Стульниковой-Гуревич.

Пальцы Саймона судорожно сжались. В тот же миг скользкое создание отчаянно изогнулось и, описав в воздухе высокую дугу, упало в узкую щель между ванной и стеной.