Труба мечты

Следующие полчаса Саймон провел, лихорадочно ползая по полу. Чтобы достать что-либо из-под древней на изогнутых ножках ванны, требовалось проявить недюжинную сноровку. Пространства едва хватало, чтобы просунуть под нее руку, но из-за искореженного в одном месте пола невозможно было сделать даже и этого. Кроме того, там валялась целая груда скапливавшихся десятилетиями, покрытых толстым слоем пыли предметов, достать которые оказалось делом непомерно трудным. Поначалу Саймон пытался ориентироваться по слабым шлепающим звукам возле стены — свет туда не проникал, он ничего не видел, — но и они вскоре затихли.

Стоять на коленях, приникнув всем телом к полу и шаря немеющей рукой под ванной — состояние не самое удобное для обдумывания, особенно когда от невообразимых мыслей гудит голова, но иногда приходится поступать именно так. Сначала ему вспомнились некоторые детали, указывавшие на возможную связь между соседним домом и этим розовым водяным существом, агонизировавшим под ванной. Никто не знал, по вине какого, наверняка вороватого и специально все подстроившего дилетанта-водопроводчика это случилось, но старожилы уверяли Саймона, что водопроводные системы дома русских, мастерской Саймона и еще нескольких квартир поменьше были взаимосвязаны. Во всяком случае, они утверждали, что в то время, когда торговец спиртным хранил в цистерне на крыше самогон, в некоторых квартирах прямо из крана сочилась жидкость со слабым, но тем не менее ощутимым привкусом пшеничного виски.

«Значит, — думал Саймон, напрягая все свои силы и продолжая ощупывать невидимое пространство под ванной, — если русские хоть как-то причастны к этой загадочной рыбке, то проще простого догадаться, как она здесь очутилась».

Но сейчас это заботило Саймона меньше всего. Он еще несколько минут энергично, впрочем без всякого успеха, пошарил по полу, пока не понял, что так ничего не достанет. Теперь он последовательно начал выгребать весь скопившийся там мусор: почерневшие обмылки, ссохшиеся и скрюченные тряпки, предназначавшиеся для растирания красок, бессчетное количество потемневших от времени окурков, несколько журналов небольшого формата с пожелтевшими и сморщившимися страницами, пустые и полупустые пузырьки и баночки из-под лекарств, ржавые шпильки, заколки, английские булавки, выжатые тюбики зубной пасты (и пару тюбиков из-под масляных красок), серую зубную щетку, одну пятидесятицентовую монету и несколько монеток в один цент, мумифицировавшуюся мышь, письмо от Пикассо и, наконец, из темного дальнего угла за ножкой ванны — то мягкое жалкое создание, которое он, собственно, и искал.

Она была даже крохотнее, чем ему думалось. Он осторожно стер с нее пыль и грязь, но было ясно, что она мертва. Теперь ее сходство с Грушенькой Стульниковой-Гуревич вызывало сомнения. Действительно, если бы кто-нибудь увидел ее сейчас впервые, то принял бы за уродливую мелкую рыбешку или чудовищного головастика — результат мутации или какого-то отклонения в развитии. Подобие миниатюрной русалки все еще присутствовало в суживающемся к концу хвостике и рукоподобных придатках, но было очень незначительно. Саймон попытался вспомнить, что он знает о саламандрах, — оказалось, почти ничего. Он стал размышлять об эмбрионах, но эти мысли и вовсе увели в сторону от стоявшей перед ним проблемы.

Он побрел обратно в мастерскую, неся странное существо в руке. Вскарабкался на стремянку возле выходившего на север окна и стал изучать соседний дом. Все окна, которые он мог видеть, были темны. У него появилось смутное ощущение, что крыша как-то изменилась. Всматриваясь изо всех сил, он, как ему показалось, заметил едва различимую светящуюся зеленоватую линию, которая струилась между запертой будкой и цистерной для воды, но она была такой слабой, что вполне могла оказаться обманом зрения.

Он спустился со стремянки и некоторое время стоял, как бы взвешивая в руке это крохотное мертвое создание. Ему пришло в голову, что один из его друзей в университете мог бы подыскать зоолога, и он отдал бы тому свою находку.

Но любопытство Саймона носило больше артистический, нежели научный характер. В конце концов он завернул существо в целлофан, положил его на край мольберта и отправился спать… то есть смотреть серию беспокойных эротических сновидений.

На следующее утро он встал поздно. Позавтракал одним черным кофе. Хмуро обвел взглядом мастерскую, прошелся, поднимая с пола какие-то предметы и кладя их обратно. Мельком взглянул на стремянку, но все же поборол искушение взобраться на нее и вновь осмотреть соседний дом. Вздыхая, он прикрепил кнопками к чертежной доске лист бумаги и неохотно начал набрасывать женскую фигуру. Она выходила безликой и совершенно безжизненной. Раздраженно ткнув в крутой изгиб бедра, он сломал свой угольный карандаш.

«Черт возьми!» — выругался он, свирепо оглядывая комнату. Наконец, отбросив всякие колебания, он шмякнул карандашом об пол, взобрался на стремянку и прижался носом к стеклу.