Труба мечты

— А, имеем грозу, — заметил Василий, когда гром прогремел снова. — Она напоминает мне о Михаиле. На него большое влияние оказала наша бабушка-финка. Когда он был маленьким, у него была вера, что свистом он может призвать к себе ветры. Даже он заучил несколько особых мелодий ветров от нее. Позже стал христианином — в нем большая борьба из-за этого. Михаил начал возражать против моих опытов, когда услышал, что я использую яйцо моей сестры. Он сказал, мы произведем миллионы некрещенных душ. Я спросил его, а как насчет воды, в которой они находятся, он ответил, что это не одно и то же и что эти маленькие существа будут вечно страдать в аду. Такое его сильно беспокоило. Мы пытались сказать ему, что я не брал яйцо сестры, а всего лишь яйцо рыбы.

Но он не поверил такому, потому что моя сестра в это время очень изменилась. Больше она не говорила. Она надевала купальный костюм нашей матери (мы люди, хранящие память о близких) и целыми днями пролеживала в ванне. Я смирился с таким — по крайней мере, она ведет себя спокойно в воде. Михаил сказал: «Посмотри, ее душа раздроблена на множество неспасаемых частей-душ, у каждого из этих созданий — по одной. Между ними существует особая симпатия — своего рода гипнотические колебания. И пока ты будешь держать их около нее, в этой цистерне на крыше, такое будет продолжаться. Если они уберутся отсюда, как можно дальше отсюда, части-души вновь соединятся, и душа Грушеньки снова будет одним целым». Он умолял меня прекратить мой опыт, выбросить их в море, рассеять их подальше, но Лев и Иван требовали, чтобы я продолжал. Михаил все еще предупреждал меня, что дьявольское творение кончаться гигантским смерчем. Я мучаюсь этим и нерешительный.

Он глотнул водки из своей бутылки.

Гром ударил сильнее. Саймону пришла в голову мысль, что если душа Грушеньки Стульниковой-Гуревич действительно раздроблена на тысячи частей-душ, находящихся сейчас в цистерне и гипнотически связанных с ней, и если по крайней мере одна из них сбежала и очутилась в его ванне, то тогда ясно, почему Грушенька испытывает такое тяготение к нему.

— Но это не самое еще худшее, — продолжал Василий. — Оказалось, что гипнотические колебания множества плавающих в воде существ оказывают особое возбуждающее действие на любого находящегося поблизости мужчину. Их подразум индуцирует мысли весьма пикантного характера. Лев говорит, чтобы получать деньги для работы, мы должны продать эти мысли богатым мужчинам. Я против этого, но к напрасну.

…Лев помешан из-за денег. Сейчас, кроме продажи мыслей, я думаю, он планирует продавать сами создания, продавать штучно, но вместе с тем оставлять их достаточно для того, чтобы продавать и мысли. Это безумие.

Уже совсем стемнело. Продолжали раздаваться раскаты грома, и Саймону стало казаться, что в этом есть своя музыка. Образы в его голове проплывали в том же темпе — стаи карликовых душ, нерожденных водных малюток, миграции миниатюрных русалок. Труба, тянувшаяся из будки к цистерне, превратилась в его воображении в исполинскую пуповину или канал для чудовищных, с невероятным количеством потомства родов. Сидя прямо под ней, не в состоянии шевельнуться, он со всевозрастающим удовольствием следил за энергичными гибкими существами с девичьим туловищем, в которых было намного больше человеческого, нежели в проплывавших в его голове призраках. Сейчас они уже больше походили на русалок, чем на головастиков, радостно улыбающиеся, с околдовывающе длинными, как у сирен, развевающимися в потоке волосами. В овальных, с пухлыми щечками личиках он снова обнаружил удивительное сходство с чертами Грушеньки Стульниковой-Гуревич — совсем еще молоденькой девушки русских степей с молочно-белой кожей, горделивым взглядом и манерой держаться, вызывающими волнение и восхищение…

— И вот для меня это превратилось в огромную проблему, — словно издалека, донесся до него голос Василия. — Я вижу в своей работе чисто научное исследование, игру разума. Лев видит деньги, Иван — мифические зубы дракона, мясо для его политических пушек, Михаил видит неисповедавшиеся души, Грушенька видит — кто знает? — сумасшествие. В самом деле, это одна большая проблема.

И вновь, на этот раз с оглушительным треском, прогремел гром. Дверь будки распахнулась. В проеме стоял Иван-Бомбардир.

— Василий! — проревел он. — Ты знаешь, что делает сейчас этот идиот?

На мгновение Саймону показалось, что тот имеет в виду Бога.

Но как только отголосок грома вместе с примешавшимися к нему словами Ивана затих, Саймон наконец услышал другой звук, становившийся все громче и громче.

В тот же миг Василий очутился на ногах.

— Орган! — закричал он. — Михаил играет Музыку Смерча! Мы должны остановить его! — И прежде чем исчезнуть в будке вслед за Иваном, он в последний раз припал к своей бутылке.