Трубадуры, труверы, миннезингеры

Впрочем, Рютбёф говорит, что и сам хотел бы сделаться монахом, чтобы спасти свою душу, но никак не может найти подходящего для себя ордена, так как все они отличаются друг от друга только одеждой и наименованием. Все монахи поживают превосходно, да и не заботятся ни о чем другом. Некоторые из них живут как настоящие сеньоры; иной из них мало делает для своих друзей, но зато много — для своей подруги. Не мешало бы, например, августинцам вспоминать каждое утро и каждый вечер о том, что слишком хорошо питаемая плоть вливает отраву в душу. Монахов общины Сито Рютбёф хвалит за их ум и религиозность, но прибавляет при этом, что они не нравятся ему, когда делаются торговцами и слишком забывчивыми в деле милосердия.

Мы не станем перечислять здесь монашеские ордена и указывать, в чем именно обвиняет сатирик каждый из них; мы отметим только те недостатки, которые, кроме указанных нами выше, направляли сатиру Рютбёфа против монашеских орденов. Все это — наши старые знакомые: ханжество, гордость, властолюбие, гневливость. Он обвиняет монахов в том, что они распускают всякого рода клеветы, вмешиваются в семейные дела, стремятся распознавать чисто семейные тайны.

Если Рютбёф, человек благочестивый, правоверный католик, вооружался так против монахов, то, конечно, были серьезные причины, побуждавшие его к этому. Очевидно, непомерное развитие монашества в царствование Людовика Св. внесло в тогдашнюю жизнь много нежелательных и возмущавших всякого честного и независимого человека явлений. Этих явлений не мог не замечать и король. По крайней мере, Жоанвиль говорит, что Людовик, будучи в радостном расположении духа, любил слушать рассуждение на тему: «Честный человек стоит большего, чем бегин», то есть монах вообще.

Нападая на духовенство вообще, Рютбёф делает различие между богатыми прелатами и сельскими священниками; последних он берет под свою защиту. «Сельский священник, — говорит он, — добывает себе хлеб с большим трудом и не в состоянии купить себе даже небольшой богослужебной книжки, у прелатов же — полные желудки, библии и псалтири: эти люди жирны и всегда спокойны. Когда они приходят к бедному священнику, кажется, что к нему пришли короли: им нужен такой парад, которого не может вынести на своих плечах человек бедный. Хоть закладывай свое облачение, а ставь им такие кушанья, которые не показаны в Писании. Если их не ублажить как следует, если бедняга сделает какой-нибудь промах, его сочтут за дурного человека даже в том случае, если он равен по своей жизни самому Св. Петру».

Снисходительно относится Рютбёф и к другому виду клириков, а именно — к студентам. Эта снисходительность не мешает ему, впрочем, при случае и бранить их, если они того заслуживали. В XIII веке между парижскими студентами происходили непрерывные раздоры. В 1218 году парижский оффициал[93] был вынужден прибегнуть к суровым наказаниям тех, «кто прибегал к помощи оружия и днем, и ночью наносил раны другим студентам» и творил бесчинства другого рода. Столкновения между студентами происходили на «национальной» почве: «нация» французская враждовала с пикардийцами, представителями Нормандии и англичанами. Говоря современным языком, враждовали между собой землячества, кружки земляков, крепко державшихся друг за друга в стенах университета.

Французская «нация», более многочисленная, требовала себе бóльших привилегий, другие не уступали, а результатом этих столкновений нередко являлось кровопролитие. В стихотворении, относящемся к одному из подобных столкновений, Рютбёф дает молодежи несколько мудрых советов. Зачем, говорит он, покидать родину и переселяться в Париж, где люди вместо того, чтобы запасаться мудростью, теряют свой рассудок?

В Париж является учиться
Крестьянский сын. Отец-бедняк,
Чем только может поживиться
С своей земли, все, кое-как
Собрав с поспешностью возможной,
Вручает сыну, чтобы он
С нуждой не сведался тревожной,
А сам — бедняга — разорен!
Вот сын его в Париж явился;
Он хочет жить, как все живут,
Все, для чего отец трудился,
Он промотает живо тут.
<…>
Вот пост великий настает:
Поститься б юноше не худо,
А он по-прежнему живет.
Ему б терзаться власяницей,
А он в кольчугу облечен,
И пьет безумно, пьет сторицей,
Как в дни веселья не пил он.
Тут подвернутся забияки,
И скоро ссоры видишь ты,
И здесь, и там, повсюду — драки,
Аудитории ж пусты,
Ну разве это не несчастье?