Трубадуры, труверы, миннезингеры

На Пасхе 1213 года папа приказал выставить по всей Германии кружки, в которые должны были опускаться сборы на Крестовый поход. Поэту эти кружки представляются в виде живых существ. Он останавливается перед одной из них и говорит со злобой: «Скажи, госпожа Кружка, для того ли послал тебя к нам папа, чтобы ты его обогатила, а немцев ограбила?» Не следует упускать на виду эпохи, не следует забывать, что речь идет о XIII веке, веке высшего расцвета папской власти. Изучающие Реформацию дивятся смелости Лютера, но миннезингер Вальтер фон дер Фогельвейде жил за три столетия до Лютера!

В ту пору еще не была разрушена легенда о даре императора Константина[137]. Поэт верит в ее реальность, но находит, что император дал римской кафедре слишком много — не только крест, но корону и копье, символы светской власти. Если бы и Константин предвидел бедственные последствия своего дара, то ни за что не сделал бы его. Вальтер фон дер Фогельвейде сравнивает папу Григория IX со знаменитым Сильвестром II (Гербертом), прослывшим за свои научные занятия служителем черной магии[138]. Разделяя заблуждения масс, великий миннезингер подписывается под этой молвой, но прибавляет, что Сильвестр губил своими поступками только самого себя, тогда как новый папа влечет к погибели все христианство.

В весьма резких выражениях Вальтер фон дер Фогельвейде говорит о продаже индульгенций. Нам при крещении, замечает он, запрещается покупать и продавать Божью благодать. Не менее остро отзывается он об интердиктах (церковных отлучениях). Это было страшное оружие, к которому часто прибегали средневековые папы; касались интердикты порой не только отдельных лиц, но и целых областей. Когда императора Фридриха II постигло папское отлучение в 1227 году, наш поэт, несмотря на свою ревность к Крестовым походам, высказался следующим образом: «Господин папа, я не боюсь за себя, за свою душу, за ее здоровье, так как остаюсь послушным вам. Мы слышали, как вы повелевали христианам заботиться об императоре, называть его господином и преклонять перед ним колена, — вы сообщили ему тогда благословение Господне. Ведь невозможно же предположить, что вы позабыли об этом. Вы говорили тогда, обращаясь к императору: «Кто благословляет тебя, да будет и сам благословен! Кто проклянет тебя, да постигнет и его самое сильное проклятие!» Подумайте же, во что вы ставите духовную честь?»

…Бродячая жизнь истомила поэта, он стал мечтать о своем собственном уголке. И его мечты осуществились, кажется, с укреплением на престоле Фридриха II. По-видимому, ему был подарен лен. Вот в каких выражениях Фогельвейде описал чувство, испытанное им при этом: «У меня есть лен! Вселенная, есть лен у меня! Теперь я не боюсь больше отморозить свои ноги, и не придется мне больше обращаться с просьбами к недоброжелательным господам. Благородный король, щедрый король устроил так, что у меня будут летом — свежий воздух, а зимой — тепло. Теперь, кажется, я сделался более доброжелательным к своим соседям; они не смотрят уже более на меня немилостиво, как это делали раньше. Слишком долгое время я был бедняком против своей воли. Я был так склонен к ругани, что само дыхание мое было отравлено; теперь король очистил его, очистил и мою песнь».

Прекрасная иллюстрация к словам «слишком долгое время я был бедняком против своей воли» следующее грациозное стихотворение:

Богиня счастия ко мне
Всегда повертывала спину;
Она безжалостна вполне…
Что делать мне, друзья? Я сгину!
Зайду ль вперед, она — за мной
И ни за что не удостоит
Хоть взглядом бедного порой;
Да, призадуматься здесь стоит!
Желал бы, право, братцы, я,
Чтоб на затылке были, что ли,
У ней глаза; тут на меня
Она взглянула б против воли!

В таком же игривом тоне составлено и его завещание. Свое несчастие он оставляет людям, исполненным ненависти и зависти; свою печаль — лжецам; свое безумие — тем, кто любит неискренно, а женщинам — томление по сердечной любви. Он делит все заблаговременно, чтобы наследники не поссорились между собой.

Впрочем, лучшие его стихи проникнуты меланхолией. В них основным тоном звучит убеждение в суетности всего земного.