Трудная борьба

Бывали, впрочем, дни, когда девочки оставались не совсем довольны друг другом: это случалось обыкновенно после того, как Леле приходилось проводить несколько вечеров в гостях или в театре. Заснувши поздно, она вставала на другой день утром заспанная, ленивая, капризная. Оля сердилась на ее невнимательность, ее зевоту и потягиванья. Леля была не в расположении духа выносить замечания подруги и говорила ей колкости. Дело доходило до ссоры, которая, впрочем, не была продолжительна и по большей части кончалась слезами обеих: Леля плакала о том, что она глупа, ничего не понимает, что Оля ее презирает; Оля плакала о том, что рассердилась на бедняжечку, которая, конечно, не может заниматься, когда ей не дают спать по ночам. Иногда размолвки выходили и другого рода: случалось, что какой-нибудь выезд, какой-нибудь особенный наряд пленяли Лелю до того, что она несколько дней сряду не могла думать ни о чем другом, и на вопросы Оли, что ей объяснить из геометрии, отвечала: «это все пустяки, ты лучше меня послушай»… и начинала бесконечные описания какого-нибудь пикника, детского маскарада или необыкновенно интересной театральной пьесы. Леля с увлечением рассказывала, сколько было экипажей, кто из знакомых с кем сидел, кто ехал впереди, у кого какого цвета были лошади; говоря о маскараде, она не пропускала ни одной подробности в костюме своих знакомых и в своем собственном; передавая содержание театральной пьесы, она подражала актерам, старалась говорить их голосом, повторять их жесты. Оле надоедало слушать описание удовольствий, в которых сама она не могла принимать участия, да и боялась она, что Леля слишком увлечется ими, слишком отстанет от серьезных занятий. Она высказывала свое мнение подруге, та сердилась, находила, что она недобрая, не сочувствует ее радостям, и дулась несколько минут; потом, быстро забыв обиду, снова принималась за свои рассказы. Оля слушала их нахмурившись, и в душе решала, что перестанет ходить к Леле, если это будет продолжаться; но вот — проходило несколько дней, Лелино увлечение исчезало, она опять хваталась за книги и опять приводила молоденькую учительницу в восторг своею сообразительностью и отличною памятью.

— Господи! Леля, — часто говорила Оля:-какие у тебя способности! Что бы из тебя вышло, если бы ты родилась мальчиком, или если бы тебя учили, как учат мальчиков.

Леля вздыхала и задумывалась.

ГЛАВА VI

«Ну, слава Богу, кончила!», со вздохом облегчения проговорила Оля, откладывая в сторону целую кучу детских чулочек, которые она только что перештопала. Теперь она уже не бросала свою работу под стулья и столы, не дулась и не ворчала, принимаясь за шитье или вязанье; она стала старше, умнее; она понимала, что мать не может одна трудиться для такой большой семьи, и безропотно брала на себя часть домашних работ. Правда, работы эти по-прежнему казались ей скучными и неприятными; она от души радовалась, когда могла избавиться от них и взяться за другие занятия, которые все более и более привлекали ее. На этот раз, покончив штопанье, она плотнее притворила дверь в спальню, где шумели младшие дети, и поспешно схватила книгу, карандаш и тетрадь. К завтрему Мите заданы геометрические задачи, вечером придет Анюта, и ей не удастся решить их, — надобно сделать это теперь же, поскорей. Она усердно принялась за работу. Первые две задачи были легки, и она быстро справилась с ними; но зато третья оказалась очень сложною. Напрасно Оля несколько раз внимательно перечитывала ее, напрасно проглядывала она учебник геометрии, надеясь найти в нем указание, как приняться за дело, напрасно перепробовала она несколько способов решения — дело не ладилось, вопрос все оставался запутанным и неясным. Девочке было досадно, но в то же время самая трудность работы усиливала для нее интерес. Она так погрузилась в соображения и выкладки, что ни на что не обращала, внимания. Вдруг над самым ее ухом раздался голос матери:

— А я, знаешь, Олечка, — говорила Марья Осиповна, опускаясь на стул подле дочери: сейчас иду я домой, а около самых наших ворот встречаю Анну Степановну Дудкину (Оле пришлось отложить карандаш и слушать мать); она мне говорит, — продолжала Марья Осиповна:-что вы, говорит, дров купили? Я говорю: нет, вот собираюсь, да дороги очень и плохи. А она говорит: знаете, к Матрене Ивановне Кузьминой мужик из деревни возит по 2 р. сажень, хорошие дрова, сухие, — она и мне у того мужика заказала 3 сажени, славные дрова; попросите ее, — может она и для вас это устроит. Надо, Олечка, и вправду сходить к Матрене Ивановне: ведь эдакая благодать-по 2 р. А я намедни 3 заплатила, да за дрянь какую… Устала я — страсть как: ведь шутка — туда да назад верст шесть прошла, а надо скорей сходить… Сходи-ка ты да попроси Матрену Ивановну.

— Хорошо, маменька, я схожу; только ведь это не очень спешно, можно часок подождать: я занимаюсь, мне надо кончить.