Трудно быть духом

колене не могли считаться концертным костюмом. Но для поднятого

среди ночи годился любой прикид. Лишь бы не заставлять «дедушек»

ждать. В знак признания таланта исполнителя сержант Прохоров даже

сказал:

– Вау!. Ходоков, блин! Да ты у нас – Малежик!

– Красавец! – поддержал его младший сержант Фомин. – Слова

потом перепишешь!

Прохоров огорчѐнно покачал головой:

– Зашибись! У нас, оказывается, в роте есть магнитофон, а мы его

ни хрена не слушаем… Ты чѐ молчал, Ходоков?!

Рядовой застенчиво потупился:

– Так никто и не спрашивал…

– А какого хрена тебя спрашивать?! Сам должен прийти и

доложить: мол, имеется такой-то талант! – объяснил сержант.

5

Фомин махнул рукой, отпуская артиста:

– Ладно, музыкальная пауза закончена. Ходоков – отбой!

Продолжаем игру.

Возникла небольшая заминка. Потом сержант Прохоров

повернулся и зарычал:

– Ты чѐ, умер?! Или забыл, на хрена ты здесь?!

Рядовой Медведев встрепенулся. На Большой Игре он выступал в

роли крупье. То есть носил бабочку на шее, белые перчатки на руках и

тяжѐлый груз ответственности за сдачу карт – на душе. Мишка

торопливо перетасовал колоду и отсчитал «дедушкам» по две карты…

Большая Игра возобновилась. Она захватила игроков полностью. Еѐ

загадочная непредсказуемость требовала громадных волевых усилий и

тонкого знания психологии. В просторечии еѐ называли «очко»…

– Надо бы крупье поменять… карта не прѐт… – сквозь зубы сказал

младший сержант Фомин.

Прохоров весело ответил:

– Нормальный крупье! И карта нормальная. Главное – во! – Он

звонко постучал себя пальцем по лбу.

Фома заглянул в свои карты. Там красовались шесть и король.

– Ещѐ! – сдавленным голосом попросил он.

Крупье сдал карту. На руках у товарища младшего сержанта

оказалась дама. Он кивнул:

– Ещѐ!

К даме пришѐл король. Фомин заколебался.

Сержант Прохоров с ухмылкой искусителя подначил:

– Ну чѐ, хватит? А то опять же влетишь!

– Кто не рискует, тот не пьѐт… – Фома хлопнул себя рукой по

бедру. – Давай, Медведев. Хочу… третью снизу!

Крупье тщательно отсчитал карту. Фомин взял, опустил руку вниз,

посмотрел и швырнул карты на стол:

6

– Твою мать!. Перебор! !

Сержант Прохоров громко заржал и спросил:

– Ну что, желание загадываем?

– Слышь, только без фанатизма… – жалобно попросил Фома.

Прохоров успокаивающе поднял руку:

– Ну что ж я, зверь?.

Как известно, карточный долг – долг чести. В старое время

несостоятельные игроки даже стрелялись, когда не могли

расплатиться. Прошлое давно умерло. А традиции выжили. Младший

сержант Фомин безропотно поплѐлся отрабатывать проигрыш…

Рядового Кабанова установили возле его койки с коробком

спичек. Фома разделся, аккуратно складывая форму на табурет. Рядом

приглушѐнно хихикнул Прохоров.

– Да что ж сегодня за день такой, а? – запричитал младший

сержант. – Ну не идѐт, и всѐ! То семнадцать, то перебор!. То семнадцать,

то перебор!.

Кабанов, только что поднятый с кровати, неожиданно понял, в чѐм

дело. Он почти проснулся и даже позволил себе неосторожно

улыбнуться. На что Фома среагировал неласково:

– А ты чѐ лыбишься?! Щас у меня дѐснами лыбиться будешь!

– Да ладно тебе, Фома! Уже б давно всѐ сделал! – успокоил его

Прохоров.

Тот бурча зале под одеяло и закрыл глаза. Сержант тактично

подсказал:

– Давай, Кабанов, командуй!

Рядовой робко пискнул, зажигая спичку:

– Младший сержант Фомин, сорок пять секунд – подъѐм!

Фома подорвался с койки, с лѐту запрыгивая в штаны. Прохоров

захлопал в ладоши:

7

– Оп! Оп! Оп! Давай-давай!

На сапоги его должник потратил секунд десять. Уже застѐгивая

ремень, он подскочил к Кабанову и доложил, отдавая честь:

– Товарищ рядовой, младший сержант Фомин норматив выполнил!

Кабанов задул догорающую спичку.

– Уложился, – важно констатировал он.

Но теперь, когда карточный долг оказался выполнен с лихвой,

Фома снова стал «дедом». Поэтому некстати приборзевший «дух»

моментально огрѐб сдачу. От звонкого подзатыльника у рядового

Кабанова заложило в ушах.

– Сам знаю, придурок! – рявкнул товарищ младший сержант. И

угрожающе повернулся к торчащим из-под одеял зрителям. – Что

вылупились, душары?! Учитесь, пока я жив!.

Под интенсивный хохот довольного Прохорова «духи»

испуганно попадали на подушки…

Вторая часть грандиозного праздника, посвящѐнного новому

воинскому званию Шматко, захлестнула кухню малогабаритной

квартиры. За столом сидели: старший прапорщик, девушка Маша и еѐ

мама. На столе стояла бутылка вина и закуска. Причѐм без малейшего

намѐка на сою. Господа пили и закусывали. Вернее, это делали дамы.

Сам виновник торжества пребывал в похмелье. Отчего сильно грустил и

тайно икал про себя.

Похмеляться он не любил. Есть не мог. А жить – не хотел.

– Олег Николаевич, а что это вы не пьѐте? – задорно

поинтересовалась Машина мама.

От упоминания об алкоголе Шматко немного позеленел.

– Да, как-то… не хочется, Анжела Олеговна. Может, у вас

минералка есть?

Мама ничего не заметила: