Трудное счастье

– Вам надо поспать, – произнес Люсьен. Совсем как в прежние времена, он сразу угадал, о чем она думает, и, как истинный джентльмен, сразу поспешил на помощь. – Как только дойдем до ближайшего городка, раздобуду вам одежду.

– Благодарю, Люсьен. За все.

Пусть даже вызволить ее из французской тюрьмы Люсьена заставила отнюдь не любовь, а чувство долга, Алехандра содрогалась при одной мысли, что ждало ее этим утром, не приди он за ней. А стоило подумать о том, как он рисковал. Если бы французы его поймали…

Алехандре отчаянно хотелось, чтобы он дотронулся до нее, как раньше, – хотя бы один раз. Но Люсьен продолжал держать дистанцию и просто молча шел рядом. Лицо его оставалось все таким же мрачным и хмурым.

* * *

Они шли до глубокого вечера. На небе взошла луна – пора было устраиваться на ночлег. Люсьен исполнил обещание в первый же день пути – раздобыл для Алехандры одежду и сапоги в маленькой деревеньке, около которой они проходили. Она была одета мальчиком, поскольку в мужском обличье путешествовать безопаснее, а французы, разыскивающие женщину, вряд ли обратят внимание на юного паренька. На следующее утро они сели в дилижанс, идущий на север по дороге к Бургосу. За все время пути Люсьен едва взглянул на нее. Близость, которая когда-то между ними была, пропала. Теперь ее место занимали настороженность и взаимное недоверие.

О своих письмах Алехандра больше не заговаривала. Молчала она и об ответе, написанном неизвестно кем на бумаге с гербом Россов. Люсьен тоже не задавал вопросов. Если Люсьен с Алехандрой и разговаривали, то лишь на отвлеченные темы о всяких пустяках. В основном же между ними царило молчание.

О поджоге на гасиенде Люсьен упомянул на четвертый день пути, когда они вышли из Бургоса и направились на север, к побережью. Вскоре они решили устроить привал под кроной высокого раскидистого дуба в окрестностях Сан-Себастьяна.

– Я думал, вы погибли. В Лондоне мне показывали документы, в которых ваше имя в списке жертв шло сразу за именем вашего отца. Утверждалось, будто никто на гасиенде не выжил.

– Это сделали Бетанкуры, – произнесла Алехандра и пристально посмотрела ему в глаза. – Вся их семья ненавидела нас из-за смерти Хуана. Им представился случай отомстить, и они его не упустили. Полагаю, нападение на нас с вами тоже было частью их плана мести. Помните, когда убили Маноло и Адана? В ваших документах говорилось, что произошло после поджога?

– Нет.

– Когда все, кто был в доме, выбежали, спасаясь от огня, Бетанкуры их перестреляли и бросили тела в огонь.

– А где были вы, когда это случилось?

– Возвращалась горной дорогой из Понтеведры. Шли проливные дожди, поэтому в пути пришлось задержаться, пока погода не наладилась.

– Тогда кто рассказал вам обо всех этих печальных событиях? Если сами вы при них не присутствовали.

– Томеу удалось сбежать и найти меня. Все тело его было в страшных ожогах. Томеу до последнего пытался спасти моего отца, но тщетно. Через четыре дня Томеу умер. Мне нечем было его лечить, а заходить в деревню я боялась. После того как он скончался, всю ночь сидела на вершине холма и смотрела на наше пепелище. Делать мне там было нечего. И я ушла.

– Одна?

– Да. Отправилась на юг, в Мадрид. Остригла и выкрасила волосы, стала носить другую одежду, разговаривать на новом диалекте, придумала новое имя.

Алехандра не стала упоминать, что перед тем как направиться в Мадрид, возвращалась в Понтеведру и много недель ждала его там, прячась среди холмов и молясь, чтобы английский капитан приплыл и спас ее.

В рассветном сиянии Люсьен прочел в глазах Алехандры многое из того, о чем она умолчала. Ему хотелось, чтобы она смотрела на него прямо, не скрываясь. Всего несколько раз за все время пути Алехандра отважилась гордо вскинуть подбородок и встретиться с ним взглядом – совсем как в былые времена. Но той смелости и вызова, которые он привык ожидать от Алехандры Фернандес де Санто-Доминго, не было. Прежний задор ушел, остались лишь настороженность, задумчивость и унылое молчание.

А еще Люсьен обратил внимание на то, что пальцы Алехандры, раньше постоянно находившиеся в движении, теперь чаще были неподвижны. Привычных четок не было.

В дилижансе до Бургоса Алехандра всю дорогу ехала в перчатках и широкополой шляпе, скрывавшей и бульшую часть лица, и приметные волосы. А когда они с Люсьеном шли пешком, двигалась и вела себя как обычный крестьянский паренек. Эта женщина была настоящим хамелеоном – просто мастер перевоплощений и маскировки!

Алехандра заметила, что он смотрит на ее запястье, которое пересекали шрамы, и даже не попыталась их спрятать. А ведь стоило Люсьену мельком взглянуть на них на гасиенде или в горах, и Алехандра сразу одергивала рукав.

Да, вот я какая, будто бы хотела сказать она. Битая жизнью и испытавшая много превратностей судьбы. А нравлюсь я тебе такая или нет, дело твое. Ворот рубашки Алехандры был всегда наглухо застегнут – даже в самую сильную жару. А по ночам она укрывалась курткой почти с головой. Казалось, она старалась спрятаться.

– Ты похоронила отца?

Они снова были на «ты» – так проще.