Трудное время (ЛП)

Этим он занимался, впервые недели свободы. Не женщинами. Ни любой другой вещью, по которой мог тосковать мужчина так долго находившийся взаперти. Просто жизнь, и борьба за ее сохранение, в этом маленьком суровом уголке сурового города. Зеленое на фоне белых стен, под белыми лампами, перед ровным, белым зимним небом.

Он приготовил для меня ужин на своей крохотной кухне — пасту в форме ракушек фаршированную сыром рикотта, он настаивал на том, что передержал ее, но мне казалось, что еда была просто отличной. Мы занимались любовью на его маленькой кровати в его шумном здании, и хотя это было совсем не так, как это было у меня, это было аутентичным. Все было, как это должно быть, и, как всегда, между нами был накал.

На следующий день он отвез меня в аэропорт, сразу после моей смены в Казинсе. Всего два дня в Чарльстоне, плюс почти все воскресенье, но Эрик и я прощались, словно один из нас собрался на войну и больше не вернется. Поцелуй на прощание длился тридцать минут или больше, прямо в проходе в терминал. Мы попрощались друг с другом так много раз, что мне пришлось бежать от пункта досмотра к выходу с обувью в руках, чтобы успеть на самолет. И оно абсолютно того стоило.

Это был поздний полет, с посадкой только после десяти. Небо было кристально чистым, воздух успокаивающим, пока я ждала перронный автобус, перекинув пальто через руку. Как только появился сигнал, в моем кармане зажужжал телефон. Я достала его, ожидая увидеть голосовое сообщение от мамы. Но нет, там было два текстовых сообщения.

Одно сообщение от нее, в котором было написано.

«Дай мне знать, когда выйдешь».

И одно от Эрика.

«Напиши мне перед тем, как отправишься в кровать. Чтобы я мог о чем-то думать, пока твое тело в тысячах милях от меня».

«Чтобы я мог о чем-то думать». Я точно знала, что это значило. Это согревало меня больше, чем местная погода когда-либо.

Я ответила.

«Только приземлилась. Дай мне час или два, и я пришлю тебе вдохновение».

Затем, две минуты я стояла как в дурмане, прежде чем вспомнила позвонить маме.

Мы добрались до дома за двадцать пять минут, дом в котором я выросла, почему-то казался меньше, после восьми месячного отсутствия. На следующий день моему отцу нужно рано вставать на работу, так что он уже спал, но проснувшись, задержался на полчаса, чтобы поболтать. Моя мама преподавала у пятиклассников и уже была на каникулах, поэтому в скором времени ей не куда не нужно.

Когда отец отправился спать, она спросила:

— Детка, ты не собираешься отдохнуть?

— Не, я вздремнула в самолете.

— У меня есть открытая бутылочка Рислинга в холодильнике…

— Ну что ж, — сказала я, приободрившись, — давай начнем эти выходные. — У меня возможно больше не будет такого шанса побыть с ней наедине, как сейчас. Мне нужно навестить много родственников, а времени почти нет.

Она налила нам по доброй порции вина, и мы устроились по краям большого дивана в гостиной, обернувшись в пестрые одеяла. На ней была рубашка соснового цвета, и Рождество, как рассеивалось вокруг меня как волшебство.

Она улыбнулась мне с материнской гордостью, глаза сверкали.

— Ты выглядишь великолепно, Энни.

Я отмахнулась от комплимента, потерев ладонью лоб.

— Я чувствую себя разбитой после полета, но спасибо. Ты тоже. Мне нравится, твое мелирование и эта стрижка.

Она поправила волосы, изображая диковинную гордость.

— Мелирование? Понятия не имею, о чем ты говоришь.

— Нет, я ошиблась. Уверена, это просто натуральный эффект от этого декабрьского солнца.

— Все же, ты выглядишь замечательно, — повторила она искренне. — Я волновалась за тебя, из-за всего этого стресса на твоей новой работе… ну, полагаю, уже не совсем новой.

Я покачала головой.

— Нет. Забавно, как быстро я привыкла проводить дни в психиатрических отделениях и тюрьмах.

— И все нормально на работе?

— Да, хорошо. Я хочу сказать, тяжело. Не буду врать. Но ничего страшного не происходит — то есть, ничего опасного. Теперь стало немного легче, так как я привыкла к распорядку дня, и все эти люди, с которыми я работаю, познакомились со мной, и наоборот.

Она вздохнула, уставившись на свой бокал.

— Я переживаю за тебя, каждую пятницу. Из-за всех этих заключенных.

— Они просто люди.

— Просто люди, которые настолько импульсивны, что совершили жестокие ошибки и их заперли в тюрьме.

Я пожала плечами, скорчившись внутри.

— Не все сидят за жестокость. На самом деле большинство сидит за преступления связанные с наркотиками. В любом случае, все, чье поведение оставляет, желать лучшего, лишены привилегии — получать знания. Все парни, с которыми я работаю, ведут себя хорошо.

— Неужто… они совсем на тебя не засматриваются?

Я кивнула.

— О да. Постоянно.

Она моргнула, раскрыв рот.

— И тебя это устраивает?