Трудности понимания

Недовольным хором в этом же русле имели суждения и другие преподаватели мятежной кафедры, озабоченные имиджем места для своих информационных табличек.

– Девушки, – вздохнул тяжело я, тщательно побеждая потребность бросить эту пустую затею и убраться к себе на рабочее место, забрав инструменты, – Я полтора часа своей жизни извел на пустое. Давайте уже решим что-то окончательно!

– А вы, кстати, кто? – в лоб набросилась на меня главная оппонентка, принципиально не готовая ни к каким сделкам.

– Я? – потупив взор, как всегда это делаю, когда испытываю неловкость, – Не так давно работаю помощником ректора нашего университета.

Эта реплика, сказанная мною почти вполголоса, произвела эффект разорвавшегося снаряда, будто после трагического дорожно-транспортного происшествия толпа зевак молниеносно исчезла, как только полицейскому потребовалось найти понятых.

– Вешайте нас сюда, – махнула рукой бабка, согласившись на соседство с туалетом, – Вижу, нет других вариантов.

Я посмотрел на нашего изрядно вспотевшего декана и, наконец, приступил к своему долгожданному монтажу.

Проверено на практике

– О, свечку в машине зажег, – мальчишка аккуратно забрался на переднее пассажирское сиденье и прежде чем закрыть дверь, несколько раз стукнул сапогами, чтобы не нести в салон снег.

– Да, эксперимент провожу, – ответил я, задувая огонь в плоской жестянке, где уже весь парафин превратился в жидкость.

– Над степными духами? Пошаманить решил? – Юноша достал из кармана телефон, чтобы занять себя чем-то в дороге.

– Нет, – усмехнулся я, – Года два назад на перевале была трагедия. Помнишь?

– Это про снежную бурю?

– Про нее, – мы тронулись в путь, пропуская гражданку на малолитражке, которая забавно петляла среди парковки.

Сын переписывался с кем-то в месенджере, потеряв к диалогу с отцом всякий интерес. Теперь у подростка были другие друзья. И это справедливо. И даже почти не грустно. Ведь моя шея уже не могла удержать его сверху. Канули в прошлое годы, когда мальчишка крутил папиной головой, держась за уши и весело сообщая всей округе, что он едет за молоком.

Я ухватил баранку руля покрепче, ощущая, как тяжело ловят ледяной накат уже поизношенные шипы. Ходовая скрипела, словно обшивка старого пиратского корабля. Полутора часов ожидания под окном репетитора хватило, чтобы машина задубела, будто провела на морозе несколько суток. Греть ее не было желания, потому что датчик бензина стремился к нулю. Так и коротал время, стараясь не дрожать в холодном салоне.

– Пацанчик, ты бы хоть рассказал, что с репетитором проходили? – спросил я, выворачивая на главную дорогу, – Можем об этом поговорить?

– А зачем? – изумился ребенок, – Проходили оптику. Тебе это к чему?

Сын углубился в переписку. А я вспоминал его маленького.

– Папа, а купи мне машинку, – звенел его голосок над моей макушкой, – Маленькую такую машинку.

– Какую, сынок?

– «Оку».

Мы дружно смеялись, преодолевая расстояние до торгового комплекса. Закупив продуктов, тащили поклажу домой. Крупы, молоко, сахар. И в руке у сына, сидящего на шее, был тоже непременно какой-нибудь пакет. Как же – мужское дело, нести домой всякие вкуснятины.

Теперь мы проезжали Вечный огонь и уткнулись в пробку. Мальчишка оторвался от телефона.

– Стоим, – поинтересовался он, потягиваясь, – Так чего ты там про бурю говорил?

– Люди застряли в снежных заносах. И почти сутки просидели под снегом. Некоторые замерзли до смерти. Другие – попали потом в больницы с простудами и воспалениями. А в одной из машин водитель догадался салон свечкой греть.

– И что, – поинтересовался подросток, – Это действительно помогает?

– Нет, – признался я, – Теперь-то я это на практике проверил. И со свечкой – дубяк.

Кракозябры

Какое-то странное время было. Люди в одни сутки делали состояния. Другие – уходили в леса и никогда не возвращались. Сказочные годы. Казалось, что не пройдут они никогда. Эти времена. И не угаснут наши надежды на чудеса.

Именно в ту эпоху посчастливилось мне попасть на юбилей одной дивизии. Лучшим вентокрылым бортом с отставными генералами вылетели в ближайший городок. Там пересели на две вертушки «МИ-8». Торжественно пришвартовались на поляне у воинской части. Расселились в люксы. Побывали на экскурсиях в казармах и квартирах офицеров. Вечер. Часа четыре до бани. Клуб.

У входа скульптура орла, которую сажали на камень только в великие праздники. Столы, надо сказать, сейчас такие даже и не снятся. Ломятся от закусок. Омары, шпроты, элитные спирты в бутылках. Публика на колбасу икру красную намазывает. Хочешь есть. И не можешь. Потому что деликатес пробкой в полости застрял. И некуда ему провалиться.

Очень скоро среди толпы ветеранов и генералов возникает такая степень единения, что не во всякой родне возможна. Только один пухлый полковник сидит в углу, брудершафты не распивает. Кисло жует что-то, да тень свою чокает. Я у замполита и спрашиваю, мол, а этот-то чего не с нами. «Э! – отвечает, – Он из приемной комиссии военной академии шишка. Всегда особняком держится, чтобы за детей не просили».