Трудные дни сорок первого

Сжав до боли в руках оружие, покидали наши воины Ясную Поляну. Картина, которую они увидели, наполнила их сердца нестерпимым гневом, еще большей ненавистью к оккупантам. И совсем не случайно те дни отмечены массовым героизмом бойцов, командиров, политработников, всего личного состава армии. Все громче и раскатистее звучало победное «ура» — 50-я наступала по всему фронту. Оперативные сводки радовали:

«258-я стрелковая дивизия выбила фашистов из десяти населенных пунктов… Части 413-й стрелковой дивизии очистили от противника Новое Село, станцию Присады, форсировали реку Шат».

«За 16 декабря занято 18 населенных пунктов. Захвачено 6 средних исправных немецких танков, 3 танкетки, 11 орудий и минометов, десятки автомашин и повозок с различными военными грузами».

«Успешно провела бой 217-я стрелковая дивизия по разгрому гитлеровских банд в г. Щекино. Противник понес большие потери. Захвачено 6 самолетов, 25 танков, 35 автомашин, 3 орудия и другие трофеи. Уничтожено 270 солдат и офицеров».

За первые девять дней наступления враг был изгнан из Венева, Узловой, Сталиногорска и многих других городов, сел и деревень. Тула перестала быть фронтовым городом, в ней налаживалась мирная жизнь. А продвижение наших войск принимало все больший размах. Немецкие 24-й и 47-й танковые, а также 53-й армейский корпуса отступали на юго-запад, 43-й был оттеснен на северо-запад. Между ним и основными силами танковой армии гитлеровцев образовался разрыв шириной до 40 километров. Естественно, мы не преминули воспользоваться создавшейся обстановкой.

У нас с Болдиным состоялся тогда следующий разговор:

— Мне кажется, — сказал командарм, — есть смысл бросить в образовавшийся у противника разрыв оперативную подвижную группу. Как на это смотришь, комиссар?

— Риск, конечно, немалый, — ответил я. — Но раз это продиктовано необходимостью, почему бы не бросить?

— Решено! Так и сделаем.

В оперативную подвижную группу вошли 154-я стрелковая дивизия генерала Я. С. Фокапова, 112-я танковая дивизия полковника А. Л. Гетмана, 31-я кавалерийская дивизия полковника М. Д. Борисова. Были, кроме того, включены артиллерийские части, дивизион гвардейских минометов и фугасно-огнеметная рота.

Группу возглавил заместитель командующего армией генерал-майор В. С. Попов. Во вражеский тыл пошел с войсками и я, чтобы не издалека, а находясь непосредственно в соединениях, руководить партийно-политической работой. Теперь она приняла еще более интенсивный характер. Во всех частях состоялись митинги, партийные и комсомольские собрания. На этих собраниях по установившейся традиции зачитывались заявления о приеме в ряды ВКП(б) и ВЛКСМ. Воины связывали свою судьбу с партией, комсомолом, чтобы получить единственную привилегию — первыми идти в атаку. И шли. Так, красноармеец 583-го стрелкового полка С. С. Тишин писал в своем заявлении: «Прошу принять меня кандидатом в члены ВКП(б). Я обязуюсь выполнять все возложенные на меня поручения и до последней капли крови драться с германскими захватчиками». И слово Тишина не разошлось с делом: боец сражался с фашистами до последней капли крови.

Коммунисты обсуждали на своих собраниях и такой жизненно важный вопрос, как дисциплина и маскировка на марше. Призывали товарищей делать все так, чтобы враг не только не узнал, но и не догадался о нашем замысле.

Соблюдая предельную осторожность, подвижная группа выступила глухой ночью. С южного направления она круто повернула на северо-запад. Это означало, что удар нацеливался на Калугу. Расчет заключался в том, чтобы броском выйти к городу и с ходу овладеть им. Задача была, прямо скажем, не из легких. Предстояло преодолеть около 120 километров по зимним дорогам. И хотя вся подготовка к маршу велась предельно скрытно, а в движении скрупулезно принимались меры маскировки, это, конечно, ничуть не гарантировало, что бросок пройдет без боев, — слишком долог был путь большой массы войск.

Военный совет обратился к личному составу с призывом отдать все силы освобождению Калуги от фашистских захватчиков. Обращение нашло горячий отклик. Михаил Дмитриевич Борисов, например, когда я встретился с ним в его кавалерийской дивизии, порывисто воскликнул:

— Мои конники уже видят красный флаг над Калугой!

— Настроение у кавалеристов боевое, что и говорить, — охотно подтвердил я. — Но видно в частях и другое: утомлены люди, да и копи очень сдали.

Комдив призадумался, но твердо проговорил:

— Будьте уверены, товарищ бригадный комиссар, мои кавалеристы не подведут!

В этом никто не сомневался.

С севера действия подвижной группы обеспечивала 258-я, а с юга — 290-я стрелковые дивизии. Вполне надежный заслон — тоже не подведут! На чем основывалась моя уверенность? На том, что в 258-й и 290-й стрелковых дивизиях, как, понятно, и в других соединениях армии, бывал я регулярно и хорошо знал моральное состояние личного состава. Было оно исключительно высоким. Для этого мы, политработники, от политрука до члена Военного совета, трудились, не зная отдыха, поднимая людей на успешное решение сложной боевой задачи.