Трудные леди школы Бауман

И в шестьдесят можно почувствовать себя подростком! Жадным до любви и щедрым на ласки. Не бояться осечки, какие там, к черту, простатит и лишний вес! Забывшие вроде бы все руки вспомнили, что нужно делать. Как у пианиста, долго не подходившего к инструменту. Сел – сыграл Бетховена. Что душа просит. И не только его, но и ее душа. И тело. Софьюшкин неуверенно протестующий голос слышался музыкой. Он внимания не обращал на этот протест, был уверен, «нет» – не «нет», а робкое еще пока «да». А потом и было «да»! И еще, и еще! А после, раскрасневшись, стыдливо пряча глаза, она завернулась в махровую простынку и выскользнула из спальни. Риттер было дернулся за ней, но нутром понял – нельзя. Но под дверью ванной комнаты простоял босиком все полчаса, пока она была там. Сквозь шум льющейся из душа воды он слышал всхлипы. И сердце переворачивалось от страха – вдруг что не так! Мысли лезли уже в трезвую совсем голову, ругал себя площадными словами и ждал. Стих шум воды, так он еле успел добежать до кровати, плюхнулся с полета, притворился спящим. И не мог поверить, когда почувствовал влажные ее губы на своем оголенном плече. Лежал с минуту, боялся спугнуть. Сердце не выдержало. Затопило страх приливом нежности и благодарности. Сграбастал в охапку, прижал к себе так, чтоб не шелохнулась, и долго не отпускал. В горле слезы стояли, сглотнуть боялся – шумно получилось бы. Софьюшка заснула в его объятиях. Осторожно переложив ее голову на подушку, еще некоторое время рассматривал в скудном свете ночника ее лицо. Да, постарела. Морщинки лучиками из уголка глаз, две параллельные черточки в середине лба. Но своя, родная. И вдруг мысль как огнем: столько лет потеряно! Наверстать, наверстать!

А, как оказалось, некогда. И два года – не факт, что в силе будут. Встает вопрос: а имеет ли он право ей на шею инвалидом сесть? Софьюшка не прогонит, будет до последнего за ним горшки выносить. А ему каково? И сын ее что скажет?

Парень пришелся ему по душе. То есть и тут эгоизм сыграл свою роль: Сашка не только мать не осудил, застав его, Риттера, полуголого у них на кухне поутру, но и пожал ему руку, словно бы принимая ситуацию. И Риттер видел, не играет парень, рад за мать, искренне рад. А уж как он-то рад был! А Соня! Сладилось у них втроем, от разговоров кухонных до деловых. Одного не понимал Риттер, взрослый уже Саша, а не женат! Сонечке как-то раз даже вопрос задал: невеста, может быть, имеется? Узнав, что нет, обрадовался. Вот какому бы парню он свою дочь вверил, не колеблясь ни секунды! И Соня, как потом выяснилось, об этом же подумала. Видела она фотографию его девочки, изумилась красоте. Только не сказал он, где она сейчас. Потом, решил, как-нибудь…

Риттер остановился и понял, что до дома осталось всего пара кварталов. Перед глазами была площадь с памятником пролетарскому вождю. И родной суд. Завтра Риттер будет просить об отставке. Но сейчас он должен решить, что скажет Софьюшке.

Он лишь успел вставить ключ в замочную скважину, как дверь распахнулась. Тревожные глаза, немой вопрос.

– Все не так плохо, – хохотнул Риттер, отводя взгляд.

Не поверила! Вопрос сменился укором.

– Можно операцию… – протянул неуверенно.

– Да? Где? Ты согласился? – в голосе надежда.

– Софьюшка, не хочу оставшиеся два года по больницам шарахаться, – сказал умоляюще.

– Два года! – отозвалась эхом, обреченно.

– Только не хорони меня сегодня, – почти приказал, страдая, что повышает на нее голос.

– Так, Риттер! Мы будем верить.

– Мы?

– Поедем в Бостон. В клинику к Максу.

– Это к мужу твоему? Нет!

– Я звонила, он ждет в следующем месяце. Но раз времени нет, сейчас перезвоню. Летим завтра. Или как получится.

– Софья, не дури. Там ничего нового не скажут.

– А умирать тебе позволить – не дурость? – Она наконец расплакалась.

Грохот за спиной заставил его вздрогнуть.

– Саша! Няня! Вызывай «Скорую», – Соня первой догадалась, что произошло: сквозь слезы она заметила, как Полина показалась в дверях кухни, а потом резко пропала из поля зрения.

Риттер обернулся, все еще боясь поверить. Он так не хотел, чтобы она знала! Отъезд ее любимицы, возвращение Софьи, и крепкая еще няня сильно сдала.

Он кинулся к лежащей на полу Полине.

На ее лице жили лишь глаза. Няня пыталась что-то ему сказать, из последних сил кося взгляд в сторону. Он проследил за ее взглядом и догадался, что та указывает на дверь своей комнаты.

– Что? Что-то нужно? Лучше не напрягайся, сейчас я тебя в больницу…

Взгляд Полины стал испуганным.

– Тебе что-то дать? – он подложил ей под голову принесенную Софьей подушку.

Полина прикрыла веки.

– Из твоего комода? – Риттер ринулся в комнату и начал выдвигать один ящик за другим, вынимая вещи и поочередно показывая их Полине. Он даже не смотрел, что вынимал. Он лишь следил за ее взглядом. Вдруг Полина часто-часто заморгала. Риттер посмотрел, что он в тот момент держал в руке. Плотный большой конверт с неровной надписью на нем: «Александру Риттеру».

– Это? Мне?

Опять прикрытые веки и умиротворение на лице.