Трудный день

Потянулись многочисленные заводские корпуса. На их воротах не было видно, как случалось иногда в восемнадцатом году, белых флагов — знаков протеста, отказа от работы. Но некоторые трубы все еще не дымили, казались ненужными. У ворот какого-то маленького заводика или депо стояли и валялись трамвайные вагоны.

— Прямо, Владимир Ильич? — спросил Гиль.

— Прямо…

Когда мимо проплыло неказистое, ничем не примечательное, разве что обилием давно выцветших и частью порванных красных флажков, здание, Ленин попросил:

— Помедленнее, пожалуйста, товарищ Гиль…

Машина замедлила ход, и Ленин мог разобрать в сумраке лозунг «Да здравствует мировая революция!» — и слова на вывеске:

Р.С.Ф.С.Р.

город Москва

Филиал Центрального Дворца культуры

— Филиал есть, — заметил Ленин, — а Центрального дворца наверняка нет. Вот так… Как, по-вашему, товарищ Гиль?

— Не знаю, Владимир Ильич. Прямо?

— Прямо…

Потянулась окраина… Двухэтажные дома: первый этаж, как правило, кирпичный, второй — деревянный… Домики с палисадниками и большими огородами… В редких домах светились окна. За непривычно тихим железнодорожным мостом — пустыри… За пустырями — деревня: стал виден хрестоматийный, до боли знакомый силуэт колодезного журавля с жердиной, чуть заметно раскачивающейся на ветру, показалась церковь… И ни одного огонька!

— Остановите, пожалуйста!

Когда машина остановилась, Ленин вышел и сунул руки в карманы пальто. Отсюда ему была видна и еще угадывавшаяся в серой дымке громада Москвы, и темная, глухая, словно вымершая деревня.

Ветер доносил скрип колодезного журавля, и больше ничего не было слышно вокруг. Несколько минут молча стоял Ленин, и голос Герберта Джорджа Уэллса внушал ему:

«Основное наше впечатление от положения в России — это картина колоссального, непоправимого краха… Крах — это самое главное в сегодняшней России… История не знает ничего, подобного крушению, переживаемому Россией. Если этот процесс продлится еще год, крушение станет окончательным… Города опустеют и обратятся в развалины, железные дороги зарастут травой… Крушение России вряд ли ограничится ее пределами. Другие государства, к востоку и западу от России, одно за другим будут втянуты в образовавшуюся таким образом пропасть. Возможно, что эта участь постигнет всю современную цивилизацию… Так я толкую письмена на восточной стене Европы».

Ленин еще не знал, как относятся к планам электрификации нищей, разоренной страны крупные ученые, электротехники Европы и Америки.

Лишь весной 1922 года русский инженер Б. В. Лосев, вернувшись из Америки, привезет Ленину письмо профессора Карла Штейнмеца:

«Мой дорогой мистер Ленин!

Пользуюсь возвращением г-на Лосева в Россию, чтобы выразить Вам свое восхищение удивительной работой, направленной к социальному и экономическому возрождению, работой, которую Россия выполняет в таких тяжелых условиях.

Я желаю Вам полнейшего успеха и непоколебимо верю, что Вы его добьетесь. Вы безусловно должны добиться успеха, ибо нельзя допустить, чтобы великое дело, начатое Россией, не было завершено.

Я всегда буду очень рад, если в области техники, и в особенности электротехники, сумею по мере своих сил помочь России как указаниями, так и советами.

Преданный Вам Карл Штейнмец».

Ленин в проникновенном письме горячо поблагодарил Штейнмеца за поддержку. Да, это была поддержка, подтверждение правильности выбранного пути… Но это будет лишь в 1922 году, а пока — Герберт Джордж Уэллс:

«Крушение России вряд ли ограничится ее пределами…»

И еще голос самодовольного совдурака:

«Пустяками заниматься некогда…»

Тишина… Жалобно скрипел на ветру колодезный журавль…

— Поедемте, товарищ Гиль, — сказал Ленин.

17. У КРЖИЖАНОВСКОГО

В прихожей, раздеваясь, Ленин услышал знакомую музыку. Замер на минутку, вслушиваясь: «Бетховен!»

— Владимир Ильич, не хотите ли послушать?.. — предложил Кржижановский.

— Нет, нет! — поспешно ответил Ленин.

В редкие минуты отдыха Ленин радовался, если ему удавалось послушать музыку. Друзья и товарищи знали, как сильно любил он ее, какое истинное наслаждение музыка доставляла ему. Но сейчас Ленин был категоричен.

Сцепив за спиной руки, он прошелся по прихожей.