Трудный день

Прохожий махнул рукой вперед, не очень внимательно посмотрев на человека в шапке, высунувшегося из широкой дверцы машины:

— Сам иду на праздник…

— Тогда садитесь, пожалуйста! Подвезем…

Старик степенно раздумывал: а стоит ли ему садиться? Влезать… Вылезать… И человек незнакомый: кто-нибудь из уездного или губернского начальства… Кто его знает, что за персона… Неудобно стеснять… Прохожий все еще не решался, хотя никогда не ездил в машине, а проехаться любопытства ради — хорошо бы, и очень… Когда еще набежит такой счастливый случай?..

— Садитесь, товарищ, не стесняйтесь! — снова пригласил Ленин.

В голосе — уважение и приветливость.

Старик решительно надвинул на лоб шапку и подошел к машине.

— По частям сюда укладываются? С головы, что ль, начинать? — проговорил он явно от смущения.

— С головы, с головы, — подтвердил Ленин и помог старику усесться.

Машина наполнилась кислым, острым запахом овчины.

Утвердившись на сиденье, дед покачался на нем, пробуя упругость, и откинулся на спинку, напряженно прямой.

Затих, поглощенный осознанием чуда езды в машине, и молчал, поглядывая в окно, за которым мелькали глыбы замерзшей грязи, едва-едва припорошенной легким снежком. Потом смотрел на ручку дверцы, на приборы, на городских… Блестящая, такая гладкая ручка привлекла особенное внимание, и он потрогал ее.

Дав крестьянину немного пообвыкнуть, Владимир Ильич предложил, протягивая руку:

— Давайте знакомиться: Председатель Совнаркома Ульянов-Ленин. А это моя жена — Надежда Константиновна Крупская.

Старик хотел назвать себя, но и слова вымолвить не мог, — они накрепко застревали где-то в горле, — лишь торопливо пожал руку Ленину и Крупской, чувствуя, как в голове теснились, наскакивая друг на друга вспыхивавшие мысли: «Ленин! Ослышался?.. Или не ослышался?.. А может, пошутили над старым? Подумать только: Ленин!»

Владимир Ильич между тем уже спрашивал:

— А вас, простите, как зовут, товарищ?

— Меня?.. Меня Курковым… Андреем…

— А отчество?..

Старик махнул рукой: и так будет хорошо!

Ленин стал расспрашивать старика о жизни, но беседе помешали.

Из-за небольшого пригорка выскочила орава ребятишек и, увидев машину, разноголосо громко закричала:

— Едет! Едет!

— Ленин!

— Дяденька, покатай!

— Ленин!

— Дяденька, покатай!

Когда «роллс-ройс» остановился, Владимир Ильич открыл дверцу и обратился к детям:

— Здравствуйте, ребята!

В гвалте, поднявшемся у машины, с трудом можно было различить отдельные слова:

— Здравствуйте!

— Ленин! Ленин!

— Покатайте, дяденька!

— Покатаем… Садитесь! — предложил Владимир Ильич.

Ленин, Надежда Константиновна и Гиль распахнули дверцы. «Роллс-ройс», основательная, мощная машина, закачался: в три дверцы устремились крепкие, проворные ребятишки.

Присев, тяжело подпрыгивая на неровной дороге, с прихваченной морозом в самый разгар распутицы грязью, машина покатила дальше.

Со всех сторон к ней бежали ребята.

Невдалеке от длинного сараеобразного строения с большими окнами и кирпичной трубой, как у обычного дома, машина остановилась.

Навстречу Ленину поспешно вышли несколько крестьян и механик, с большими руками, вымазанными маслом. Очевидно, это был один из тех смекалистых молодых мужиков, которыми так богаты русские деревни и села…

Маленькое деревянное строение еще пахло смолой, но к этому запаху уже примешался, угрожая заглушить все остальные, сильный запах нефти. «Нефть в Кашине!»

В это время подбежали другие крестьяне.

— Здравствуйте, товарищи! — сказал Ленин, пожимая руки, которые со всех сторон тянулись к нему: жесткие и мягкие, теплые и холодные. Ленин всем называл себя: «Владимир Ильич Ульянов-Ленин». — Вот эта? — наконец смог спросить он, входя в здание электростанции. — Показывайте, показывайте…

На помосте установлена небольшая динамо-машина, как объяснили Ленину, постоянного тока. Ее приводил в движение небольшой нефтяной двигатель мощностью десять — двенадцать лошадиных сил. На стене — щит с несколькими рубильниками. Вот и вся электростанция.

После осмотра гостей пригласили в избу.

У большого — на две половины — дома со многими окнами, с карнизом и наличниками в узорчатой резьбе-народу толпилось больше всего. На площади перед ним — группы оживленных крестьян, спешивались прибывшие на лошадях, носились ребятишки.

Едва гости вошли в дом, как грянул «Интернационал». В исполнении струнного оркестра он звучал непривычно.

Опустив руки, Ленин замер. Хозяйка дома Марья Никитична Кашкина, суетившаяся у дверей, тоже замерла. Она стояла, как в церкви во время службы: не знала в своей большой, медленно тянувшейся жизни других торжеств, не знала, как иначе отметить эти волнующие минуты. С радостно-взволнованными, возбужденными лицами стояли люди, пока оркестр не кончил играть. Владимир Ильич, уже освоившийся с обстановкой, снял пальто и, пихнув шапку в рукав, повесил его на вешалку.