Трудный день

— А закону божьему вас учат? — прежним тоном спросил Ленин.

— Учат! Учат! — ответили одни.

— Нет! Нет! — закричали другие. — Не учат.

— Хорошие у вас учителя?

— Хорошие!

— А может быть, хорошие потому, что не строго спрашивают с вас?

— Спрашивают строго!

— А какая вторая буква в слове «корова», — вдруг задал вопрос Владимир Ильич, — «а» или «о»?

Мнения по этому вопросу разделились: одни кричали, что «о», другие, что «а». Владимир Ильич весело смеялся.

К Ленину все время пробивался дед Андрей Курков. Наконец он очутился позади Владимира Ильича, но «встрять» в разговор случая не подвертывалось, и дед ждал. Теперь, когда Ленин рассмеялся, Андрей Курков начал:

— Владимир Ильич, у нас, мужиков, к вам дельце небольшое, — и смело оглянулся на Родионова и секретаря Волоколамского укома Круглова.

— Пожалуйста, — охотно отозвался Ленин.

Старик, видимо, переговоривший уже с другими крестьянами, стал жаловаться на местную власть, которая закрыла их маслобойню. Говорил старик убедительно, с достоинством, уверенный, что его непременно поддержат… Увлеченные Курковым, в разговор вступили самые пожилые и, видимо, самые уважаемые сельчане. Ленин внимательно слушал, обещал помочь разобраться, считая это недоразумением.

Пока выносили скамьи, пока рассаживались, быстрые зимние сумерки уже подступали к околице, осторожно заволакивая серое небо над площадью.

Ленина и Крупскую посадили в середине скамьи, по бокам и за ними стали размещаться крестьяне. На свободное место впереди ринулись ребятишки.

После фотографирования Ленин, Крупская, Родионов и Круглов направились к столу, который заменял трибуну.

Митинг открыл Дмитрий Родионов. Надолго запомнил Владимир Ильич слова этого умного крестьянина, которому горячо аплодировал:

— От лица собравшихся я приветствую новое событие в жизни деревни. Мы, крестьяне России, были темны, и вот теперь у нас появился неестественный свет, который будет освещать нашу крестьянскую темноту.

Ленин подумал, что для крестьянской массы электрический свет, конечно, есть свет «неестественный», но для коммунистов, для партии гораздо неестественнее то, что сотни лет крестьяне жили в темноте, нищете, в угнетении у помещиков и капиталистов.

Когда предоставили слово Ленину, крестьяне стали громко рукоплескать, кричать «ура!», вверх полетели шапки. Владимир Ильич подошел к столу вплотную.

— В вашей деревне построена электрическая станция. Пока только в одной деревне. Но нам важно, чтобы вся страна была залита светом.

Владимир Ильич напрягал голос: ему хотелось, чтобы его услышали все собравшиеся. Ведь некоторые приехали и пришли из соседних деревень, давно мерзли на морозе, ждали… Наклоняясь вперед, Ленин обращался то к одному, то к другому. В порыве этом он сам не заметил, как смял шапку в руке. Взмахивая ею, он как бы подчеркивал слова, на которые ему хотелось обратить особое внимание крестьян.

— Советское правительство разрабатывает сейчас проект электрификации. С помощью электричества мы будем обрабатывать землю, водить поезда!..

Стоя на импровизированной трибуне, в распахнутом пальто, Ленин отвечал Марье Никитичне, Андрею Куркову, Василисе Малофеевой, представительному крестьянину с усами и бородой, другим, с кем он сидел за столом, говорил как бы с миллионами людей за сотни и тысячи верст отсюда. Он говорил, зная, что на глазах у всего мира эти крестьяне отсекли напрочь один период истории, длившийся сотни лет, и начали творить другой, исчисляющийся пока днями, месяцами и тем не менее уже ярко проявивший себя.

Маленькое Кашино, эта деревенька с простенькой электростанцией, с энтузиастами-строителями, было сейчас трибуной, с которой Ленин обращался к гражданам России, плацдармом, с которого можно было наступать.

Едва Ленин кончил речь, — оркестр грянул «Интернационал», а на столбе, неподалеку от стола, украшенного зелеными ветками, обвитого кумачовой лентой, пронзительно ярко вспыхнула электрическая лампочка.

Но не только от лампочки на столбе стало так светло на улице: из окон десятков домов да снег, на дорогу, на березы брызнул этот пронзительный свет.

Оглядываясь на свои дома, крестьяне не узнавали деревню. Никогда они не видели ее такой. В этом свете другими стали старые березы, снег, небо — все, тысячи раз виденное прежде. И эти резкие тени от переплетов рам, резкие густые тени от берез на площади, от людей, тени, вдруг упавшие на снег… Чудно и небывало!

В криках «ура!», во всеобщем ликовании сначала была и настороженность, досадливое ожидание: а вдруг? Вдруг лампочка на столбе, лампочки в домах погаснут, как гас мотыльковый свет первобытных коптилок?

Но ослепительно яркий, действительно неестественный свет, исходивший от маленьких пузырьков на столбе и в домах, не гас.

Можно было уезжать. В Москве ждали дела. Но, прослышав о приезде Ленина, в Кашино явился представитель села Ярополец, где проходило совещание уполномоченных по строительству районной электростанции. Он пригласил Ленина побывать у них. Ленин колебался: поздно уже! — но все же поехал.

Дорогой в Ярополец, вспомнив о разговоре с Андреем Курковым, Ленин спросил: