Трудный день

— Товарищ Круглов, что там за история с маслобойней? Правда, что закрыли? Почему?

Круглов стал объяснять: невозможно организовать точный учет… Кустарничанье… Необходимо загрузить прежде всего государственный завод…

Ленин улыбнулся:

— Мелкое это дело, товарищ Круглов. Надо разрешить крестьянам открыть маслобойню и поддержать кустарное производство.

В Москву возвращались поздно вечером.

Машина ехала медленно: и темно, и дорога не такая уж надежная…

Откинувшись на сиденье, Владимир Ильич посматривал на огоньки деревень и сел, мелькавших за стеклом. По бокам дороги тянулась чернота, и лишь кое-где проклевывалось слабенькое мерцание коптилок.

Только сев в машину, Владимир Ильич почувствовал, как он бесконечно устал. Но прошло несколько минут в равномерном, убаюкивающем покачивании — и постепенно рождалось ощущение чего-то другого… Он сначала не знал, чего именно, но стало очень хорошо!

То была становившаяся все более ясной уверенность, что стратегия борьбы намечена верно и приведет к победе…

Три момента были в ней.

Прежде всего, нужно было оторваться от ужасающей действительности, сковывающей мозг и волю, освободиться от ее пут, хотя бы немного приподняться над повседневностью, чтобы увидеть выход. Но необходимо было не впасть в бесплодные мечтания, заманчивую утопию, коварную блеском своих миражей.

И Ленин это сумел первым. Многих даровитых людей еще целиком поглощали, парализуя фантазию, беспросветные будни с бесконечными заботами об осьмушке хлеба, полене дров в условиях, когда сама новая жизнь могла не выдержать натиска старой.

Потом, оторвавшись и увидев больше, чем другие, наметив цель, нужно было найти первоначальную опору. Кто это? Небольшая группа высокообразованных русских интеллигентов, мечтавших о том же, о чем мечтал и он. Кржижановский, Винтер, Графтио, Радченко и другие… То была глубинная разведка, полная веры в успех. Высшим счастьем этих людей еще с юности не без оснований считалось — самим непосредственно осуществить свои смелые инженерные проекты. Ради счастья народа! Ради подъема Родины! А жизнь показала, что в условиях прежней России их мечта оставалась только мечтой и что она могла реализоваться лишь в новых социальных условиях. «Вот эти условия! — предложил он, Ленин. — И вот вам помощь и внимание!» Он не ошибся: с каким энтузиазмом эти благородные люди откликнулись на его зов!

Когда в электрификации было определено главное, мечта оформлена в конкретные и понятные каждому предложения, в ясные для всех слова, нужно было дать их массам, привлечь массы. Судя по этому маленькому Кашину, рабочие и крестьяне увлечены его идеей, сейчас ставшей уже их собственной. Теперь дело не может не пойти…

…В Москву въехали уже ночью.

19. УСПЕНСКИЙ СОБОР

Утром, прежде чем пойти к себе в кабинет, Владимир Ильич отправился в Успенский собор. В Москве по настоянию Ленина реставрировали храм Василия Блаженного, Шереметьевскую больницу, башни Кремля, его соборы.

Со скрежетом сдвинулась с места железная дверь, и Ленин, сняв шапку, вступил под своды собора, в густой его сумрак. Сумрак казался материальным, вещественным. Как с течением времени сгущается настой чая, так, казалось, сгустился сумрак под высокими гулкими сводами великолепного храма за века его существования. Сумрак веков…

Свет уже холодного, неяркого солнца из узких окошек-прорезей, расположенных в два ряда — почти под самым потолком и ниже, — светлыми полосами лежал на столбах, стенах, высвечивая детали росписей: лица, фигуры святых.

Пять-шесть рядов прямоугольных изображений, четко отграниченных друг от друга, опоясывали стены храма, заполнив их от пола до потолка. Это были наглядные картины из истории православия.

Шум коротких, неторопливых, но энергичных шагов поднимался ввысь, к сводам, и возвращался оттуда гулким эхом, тяжело ударявшимся в толстые стены. Древний храм ожил.

Неподалеку от алтаря Ленин не сразу различил высокую фигуру в черном пальто.

— Петр Федорович? — спросил Ленин и, узнав художника, протянул ему руку.

— Здравствуйте, Владимир Ильич.

— А я думал, не придете, — сказал Ленин. — Холодный день.

— Гм… — неодобрительно усмехнулся художник. — Как же это так, Владимир Ильич, не прийти?..

«При чем тут холод? При чем холод, когда надо спасать бесценные сокровища великой культуры великого народа, ежедневно, ежечасно гибнущие на неохватных просторах России! «Холодно!»

Он был высокого мнения о своей профессии, призвании художника, назначении искусства, и всякое неосторожно произнесенное слово воспринималось им как умаление величия и святости искусства.

— Не угодно ли вам будет?.. — предложил Петр Федорович и указал рукой на леса.

Ленин молча взглянул на художника и вслед за ним направился к северной стене. Пропустив Ленина вперед, Петр Федорович взбирался за ним по скрипучим лесам, тяжело дыша.

— Что у вас, больное сердце, Петр Федорович? — обернулся Ленин и остановился, чтобы передохнуть.

— У кого оно сейчас не болит?.. — тихо ответил художник, делая паузы. — Да вы… не останавливайтесь… Здесь недалеко…