Трудный день

Странное чувство, охватившее его несколько минут назад, не проходило, быть может, потому, что виновником его был суровый, трезвый человек, энтузиаст и герой, каким представлялся Ленину художник.

То, что Советская власть все еще «оч-чень, что ли, разнообразна» («Отлично сказанулось у Петра Федоровича»), ой как хорошо он знал! Не менее хорошо он знал, что не все руководители такие, как он.

Это в центре.

На местах… Порою, накрепко задушив Советскую власть, на местах называют ею мертвую форму… Действительно, положение в стране тяжелое… Все так.

Вдруг слова Петра Федоровича сомкнулись с фразой Покровского: «Главное, что будет потом, потом!»

Неужели, судя по себе самому, то есть считая, что рабочие, крестьяне, подавляющее большинство руководителей — больших и малых, несмотря на их различие, будут и сейчас и в дальнейшем делать так, как делал бы он, — он ошибается? И всего лишь привиделись, померещились ему в народе силы, желание строить новую жизнь, в руководителях — необходимые качества? И нет Советской власти, нет единства, нет победы над бюрократизмом, над мелкобуржуазной стихией, над озверелым хамством! Короче говоря, не останется ли победа за этим «многообразием» потому, что оно более сильное, чем ему, судящему по себе, кажется? «Нет, конечно…»

Тем не менее через несколько минут Ленин снова повторил про себя: «Советская власть у нас большая и оч-чень, что ли, разнообразная! Оч-чень разнообразная!»

Он прошел по плацу, где занимались кремлевские курсанты, поздоровался с ними, с часовыми у Совнаркома и поднялся к себе.

20. СТРАСТИ ПО ЧЕЛОВЕКУ

Начался обычный рабочий день. Чтение газет… Потом наступит очередь просмотра бумаг… Встреч с людьми… Заседаний… Звонков…

Газеты, которые Ленин быстро читал одну за другой — «Известия», «Правда», «Экономическая жизнь», — разительно менялись день ото дня.

В «Правде» после заголовка крупными буквами сообщались главные новости.

В начале года:

«Катастрофа российской контрреволюции началась.

При занятии Красноярска нами взято шестьдесят тысяч пленных. Иркутск, Красный Седан, занят повстанческими отрядами тов. Калашникова, Колчак арестован в Иркутске собственными солдатами.

Разбитая на две части, армия Деникина катится к Черному морю и на Северный Кавказ. Новочеркасск взят, наша армия выходит к реке Сал.

Вперед до полной победы! — отвечает Советская Россия душителю Клемансо его собственными словами!»

Весной, когда грязь грозила затопить, а тиф захлестнуть город, «Правда» объявила:

«30-го марта, во вторник начинается

«БАННАЯ НЕДЕЛЯ»

Московская Чрезвычайная Санитарная Комиссия

(М. Ч. С. К.) предлагает всему населению Москвы

БЕСПЛАТНО ПОМЫТЬСЯ В БАНЕ.

Каждый получит кусок мыла.

Приняты предупредительные меры против занесения заразных болезней и насекомых».

В июле газеты призывали:

«Добить Врангеля!»

Осенью, в ноябре, обращали на себя внимание такие сообщения:

«Соляная кампания на Баскунчакском озере».

«Ремонт целлулоидных заводов».

«Борьба за восстановление хозяйства. Грозненское жидкое топливо».

Большой давал «Руслана и Людмилу», Художественный, куда иногда ходил Ленин, — «Дочь Анго», 1-я студия МХТ — «Гибель «Надежды».

Приятно было читать газеты в конце двадцатого года!

Наступал перелом. Народ завоевал себе право строить, осуществлять задуманное…

Приближался VIII Всероссийский съезд Советов.

Он должен был обсудить план электрификации России. Решал съезд, высший орган Советской власти. Съезд, несомненно, одобрит этот план, если за это время партийные органы, коммунисты сумели убедить трудящихся в необходимости этого плана, доказать преимущество электрификации. Времени было мало, пропагандировать по-настоящему еще не все коммунисты умеют… Конечно же, сделано далеко не все. В этом случае (а это, несомненно, так!) еще большая нагрузка ложится на доклад Кржижановского, выступление его, Ленина, на съезде, на «томик» «Плана ГОЭЛРО».

Несколько дней назад Глеб Максимилианович пригласил к себе начальника издательского отдела НТО[5] ВСНХ Владимира Ильича Александрова и сказал ему, что к съезду нужно издать план ГОЭЛРО.

Александров предвидел, что дело, по которому его приглашают, будет необычное, и поэтому был готов ко многому.