Трудный переход

Во всём облике Николая — немолодого уже человека — была ловкость, подтянутость. Он в чёрной гимнастёрке, подпоясан широким солдатским ремнём.

Григорий иногда заходил к Николаю. Но за последнее время ему всё было некогда. Гибель Мотылькова многое нарушила и в его повседневной жизни. Розыски убийц, поездка в волость, суд — всё это было и само по себе необычно, а тут ещё обстоятельства сложились так, что Григорий по необходимости стал в центре всех событий. Теперь его мыслями владело другое — коммуна… О ней-то и пришёл поговорить к своему товарищу Григорий. Он любил иной раз посоветоваться с ним о деревенских делах и настроениях. Жена Николая, тихая, спокойная, была в девичестве самой близкой подругой Елены, они и теперь дружили. Григорий же хорошо узнал Николая в критический для них обоих момент. В девятьсот девятнадцатом году Григория и Николая в числе других молодых крутихинцев забрали в белую армию по колчаковской мобилизации. Но уже через месяц они были у красных — перешли большой группой, заранее сговорившись между собой. Об этом с первых же слов и напомнил сейчас Николаю Григорий.

— Не забыл, как за нами тогда пошли? Так вот, бра-туха, нынче нам вроде опять надо начинать… — и Григорий заговорил о коммуне.

Николай слушал его, не перебивая. Что-то переставляла в закутке у печки его жена, не обращая внимания ка разговор мужчин или делая вид, что ничего не слышит. Дети спали. А Николай сидел перед Григорием, слушал его и думал.

Больших успехов в хозяйстве у него не было. Подходит весна, а у Николая две лошади, земля же сухая, твёрдая, на паре лошадей пахать её тяжело, придётся где-то брать третью лошадь. «Конечно, вместе легче работать, но — коммуна?» Николай о коммуне уже со вчерашнего утра слышит, об этом говорит вся деревня. «Хорошо-то, хорошо, да надо бы посмотреть — как оно будет в этой самой коммуне? Жизнь по-новому повёртывать не шуточка!»

— У нас же целая свободная усадьба Кармановых, большой дом! — сдвинув брови на суровом и энергичном своём лице, говорил Григорий, смотря упрямо на Николая, опустившего голову книзу. — Пойми сам… Ведь глупо будет, если этим не воспользоваться!

Николай оторвал наконец глаза от пола, тряхнул головой.

— Знаешь что? Пошли к Ларьке Веретенникову! — вдруг сказал он. — Пошли, пошли!

Николай встал, решительно набросил на плечи полушубок, оглянулся на свою тихую и молчаливую жену, и они вышли. Тянулся ещё по-зимнему холодный ветер на крутихинской улице, но всюду пахло уже подтаявшим снегом. В окнах то там, то здесь светились огни. Высоко в небе сияли звёзды. Глотнув полной грудью свежего воздуха, Николай весело заговорил:

— Вот сейчас мы сразим Ларьку коммуной! Эх, Гриха! — и он сильно толкнул Сапожкова плечом.

— Ну ты, чёрт здоровый! — шутливо заругался Григорий и толкнул Николая.

Вздумали побороться и свалились в сугроб.

— Ага, ты вон как! Ну, смотри! — раздавались их голоса сквозь шумное пыхтенье.

По дороге шёл Никула Третьяков. Он постарался обойти барахтающихся сторонкой и вздрогнул, увидав перед собой Григория. Его-то уж он никак не ожидал встретить в таком виде — грозно-весёлого, всего залепленного снегом.

— А-а, Никула! — сказал, запыхавшись, Григорий. — Ну, как корова?

— Подоили, Григорий Романович, подоили… Хорошая корова… Да ведь, говорят, временно это, в коммуну забрать могут!

— Нужен ты в коммуне, — рассердился Григорий.

Когда Никула торопливо прошёл, он глухо проговорил:

— Пугливые черти, тележного скрипу боятся.

Ларион Веретенников был дома, когда они ввалились к нему в избу. Чубатая голова Лариона вскинулась широкой тенью по освещённой стене; он сидел со всей своей семьёй за столом, ужинал.

— Вот, Ларя, — сказал Николай с порога, — мы тут с Гришухой коммуну наладились устроить.

— Какую коммуну? — поднял белые брови Ларион.

— Давай сначала ешь, а потом потолкуем, — серьёзно сказал Григорий, садясь на лавку.

Жена Лариона молча глядела на вошедших, а трое ребятишек сначала притихли, но затем с ещё большим рвением принялись выхлёбывать из миски мясные щи.

Ларион кончил есть, отложил ложку и поднялся.

— Куда пойдём или тут будем? — спросил он.

— Давай тут, — ответил Григорий.

Ларион смотрел на него и на Николая вопросительно. И снова Григорий начал говорить о коммуне и её преимуществах для трудящегося крестьянства.

У Лариона, дальнего родственника Егора Веретенникова, было своё, нажитое трудом хозяйство, но он не так рьяно занимался нм, чтобы из-за своей избы и света не видеть. Он понимал, что жизни по-старому приходит конец. И в Крутихе будет что-то новое, если уж всюду в стране началось это — совхозы, коллективные хозяйства… «Вот оно и к нам пришло», — мелькнуло в голове Лариона, когда к нему явился Григорий. Слушая Сапожкова, он после первых же вопросов о коммуне для уяснения самому себе размышлял уже больше не о том, вступать ему в коммуну или не вступать, а о том, кто с ними ещё пойдёт, кроме Николая Парфёнова.

Он уже давно считал про себя, что крестьянину-трудовику, своими руками возделывающему землю, нет нужды в одиночку ковыряться в ней, надо объединяться.