Трудный переход

Тереха снял с головы картуз, подержал его в руке, а затем, пройдя вперёд, сел на лавку и положил картуз на край стола. Как видно, гость собирался не тотчас уйти, а посидеть подольше.

— Анна, давай-ка чайку, — сказал Егор жене.

Аннушка стала раздувать самовар. Красные искры сыпались из-под низа самоварной трубы.

Парфёнов сидел на лавке и поглядывал из-под лохматых бровей на Егора, находившегося напротив, у стола, на Аннушку, которая стояла у печи. На кровати возились Васька и Зойка, девочка заливалась звонким хохотом.

— Эй, вы, тише, дайте с человеком поговорить! — прикрикнул на ребятишек Егор.

Аннушка подошла к ребятишкам, увела их в угол, посадила за маленький столик, стала кормить. А мужики ещё помолчали. Потом Тереха сказал:

— На элеватор лес возят.

Егор кивнул. Действительно, из Скворцовского заказника возили лес на строящийся вблизи от Кочкина элеватор. Егор и Тереха думали, что, пожалуй, нынче постройка не будет закончена, но в будущем году обязательно в их степном районе поднимется мощный элеватор — для ссыпки и хранения государственных запасов зерна. Крестьяне из окрестных деревень возили на площадку будущего элеватора строительный лес. Ездили за лесом в Скворцовский заказник и крутихинцы.

Прежде хоть сто вёрст вокруг обскачи, до работы не доскачешься, а сейчас тут она, рядом, под боком. Почему же не поехать на подвозку леса на элеватор? Но, кроме этого совершенно ясного смысла, который заключался в произнесённой Парфёновым фразе, был ещё и другой смысл, понятный только ему и Егору. И когда Егор на слова Парфёнова согласно кивнул, тот стал заметно живее. Тереха знал, что Веретенников купил у Платона коня, и вот попросить его в пристяжку он и пришёл, но прямо сказать об этом не мог, да и всё.

За чаем он сообщил о тревогах Шестакова. Анисим Снизу вступил в артель, а Анисим Сверху не знает, что ему делать.

— В артели-то, слышь, Анисиму поглянулось. А баба супротив идёт, — выкладывал Тереха новости. — А ещё приехал вербовщик, остановился у Луки Ивановича Карманова…

— Знает, где останавливаться-то, — сказал Егор. — У богатеньких…

Вот и эта фигура — вербовщик — стала ныне известна крестьянам.

Вербовщик приглашает людей на работу. Выходит, что за работой особенно-то и гоняться не надо, её предлагают. Пожалуйста, если пожелаешь, можешь завербоваться на любую стройку. Но в Крутихе пока мало охотников на отъезд.

— Куда же он вербует? — спросил Парфёнова Егор.

— В Каменск. Там, сказывают, какой-то завод строят. Уж не знаю, чего.

— Ну, в Каменск — это у нас. А то вон прошлый раз приезжал куда-то далеко вербовать, — заметил Егор.

Тереха выпил два стакана чаю, поблагодарил хозяев, но не уходил, ещё посидел.

— Мишка у вас уж совсем большой, — улыбаясь, заговорила Аннушка о сыне Терехи, которому исполнилось осенью семнадцать лет, — жених совсем.

— Да-а, — сказал Егор. — Когда-то наши вырастут, — он посмотрел на кровать, где улеглись ребятишки.

— Вырастут… — отозвался Парфёнов и надел картуз.

Уже встав и подойдя к дверям, он спросил как бы между прочим:

— Значит, можно взять?

— Возьми, — ответил Егор.

— Которого?

— Ну, возьми новокупленного.

— Ладно, — прогудел Парфёнов. — Я завтра утром поеду рано.

Он попрощался с Егором и Аннушкой.

Если бы кто-нибудь посторонний присутствовал при этой встрече двух соседей, он так ничего и не понял бы: зачем приходил Парфёнов и что пообещал ему Егор? Но в том-то и дело, что между близкими соседями большого количества слов и не требуется. А если слова и употребляются, то за ними нередко стоит иной, скрытый смысл.

Как только Тереха сказал, что «на элеватор лес возят», Егор сразу понял: сосед пришёл попросить у него лошадь. Тереха думал покупать себе коней, Егор об этом знал. Но сейчас пока он бился на двух лошадях. В этот раз Тереха обошёлся бы и своей парой, но он рассчитывал захватить со станции груз, а груза там было, как ему сказали, ровно на три воза. Вот какой разносторонний и серьёзный смысл стоял за произнесённой Парфёновым одной только фразой! И Егор правильно всё понял. Ему также было понятно и то, что соседу неприятно выкладывать так вот прямо свою просьбу: дескать, Егор Матвеевич, дай лошадь. Нет, Парфёнов только дал намёк, а когда чаю напился и поговорил о всяком ином, постороннем, то спросил также и о деле, но теперь уже прямо, считая, что первый его намёк отлично понят Егором. Так оно и оказалось. Егор понял намёк и сказал, что даст на день того рыжего коня, доброго, сильного, которого купил у Платона.

Выйдя от Егора Веретенникова, Тереха подумал: было время, случалось, когда Веретенников брал у него лошадь, а сейчас выходит наоборот — он, Тереха, вынужден идти к Егору. Парфёнову стало немного досадно. «Хорошо Егору, — думал он, — угодил он чем-то Платону, тот ему и коня по дешёвке продал. Всё-таки родня. Опять и Григории Сапожков свой ему человек. Стало быть, Егор везде успел».