Трудный переход

В Крутихе конфисковали хлеб у кулаков. У Луки Ивановича Карманова нашли двести пудов в погребе. У зажиточных Алексеевых хлеб был обнаружен даже под домом — не в подполье, а с противоположной стороны; там была вырыта яма. У Платона Волкова поиски не дали никаких результатов — никому не пришло в голову раскопать картофельную яму на огороде. Иннокентий Плужников сидел в сельсовете — отмечал в списках количество конфискованного хлеба. Тут же был и Григорий. То и дело подходили в сельсовет участники проверки.

Григорию сказали, что у Веретенникова ничего не нашли. «Ну что ж, надо было — проверили», — думал он.

Но дома на Григория накинулась Елена.

— Зверь ты, зверь! — кричала она мужу. — Родни не знаешь!

— Елена! — предупреждающе сказал Сапожков.

— Зверь, зверь! — не унималась Елена.

— Замолчи! — крикнул Григорий и побелел. — Не зверь я, а человек! Ты послушай, как вышло…

Ему хотелось сказать, что когда идёт борьба, нельзя, как Егор, путаться под ногами у борющихся. Но Елена не захотела его слушать. Она уронила голову на руки и разрыдалась.

XXVIII

Приземистый, широкоплечий человек с большой взлохмаченной головой на короткой толстой шее снял с себя солдатский пояс с подвешенным к нему револьвером и бросил всё это на стол.

— К чёрту! — зло выругался он. — Миндальничаем очень с мужиками — вот что! Шутка сказать, собираем четвёртое собрание и никак не можем принять план хлебозаготовок! Да что это такое? Куда годится? Что, в наших руках власти нету? «Не голосуют»! — передразнил он кого-то. — Заставим голосовать! — Стукалов взмахнул кулаком..

Что это был именно Стукалов, а не кто другой, Сергей Широков сразу же понял, едва уполномоченный райкома переступил порог избы. О Стукалове он уже достаточно наслышался ещё в Имане и потом, когда ехал в эту деревню Кедровку, расположенную сравнительно далеко от городка. Сергей и Трухин, выехав из Имана рано утром, почти целый день тряслись на телеге, пока, под вечер, добрались до Кедровки.

В обширной и плодородной Имано-Вакской долине, кроме русских крестьян, занимались земледелием также и корейцы, пришедшие сюда давно со своей порабощённой иноземцами родины. В Кедровке рубленые хаты уссурийских казаков, с бревенчатыми стенами и двускатными высокими крышами из дранья и пилёного тёсу, были разбросаны вперемежку с глинобитными фанзами корейцев. Кое-где белели среди фанз и изб также и украинские мазанки.

Стояли последние дни прозрачной и ясной уссурийской осени. На плоских крышах фанз дозревали красные и жёлтые тыквы и дыни. Женщины копали на огородах крупный розовый картофель. Уссурийцы перевозили с полей тяжёлые клади снопов на гумна, готовясь к близкой молотьбе. Урожай был хорош.

Трухина и Сергея в деревне встретил и проводил к себе в избу председатель сельсовета Денис Толстоногое. Сейчас он смотрел то на сидевшего в избе Трухина, то на вошедшего только что Стукалова. Два уполномоченных райкома. Какой из них останется в Кедровке? Он бы хотел, чтобы оставался Трухин. Денис — невысок, плотен, средних лет крестьянин. Светлые, пушистые усы на загорелом лице придают ему вид весьма самоуверенный.

Стукалов широкими шагами ходил по избе. Он взбешён и не скрывает этого. Ворот рубахи у него расстёгнут. А теперь, когда он снял пояс, то распущен и подол. Заросшее рыжей щетиной лицо искажено.

— Вот попробуют они сегодня не проголосовать! — продолжал ругаться Стукалов. — Оповестили народ? — повернулся он к Толстоногову.

— Оповестили, — наклонил голову Денис. На Стукалова в эту минуту он старался не смотреть.

— Сегодня собрание надо отменить, — негромко, словно про себя, произнёс Трухин.

Стукалов, продолжавший ходить по избе, резко остановился, словно споткнулся. Толстоногое поднял голову и с удивлением взглянул на Трухина.

Трухин сидел на лавке усталый и запылённый с дороги. Монгольское лицо его было нахмурено.

— Да, надо отменить собрание, — повторил он. — Три раза срывалось. Кто поручится, что не сорвётся в четвёртый раз?

— Степан Игнатьич, а твоё предложение мне нравится. Отменить собрание — это идея! — воскликнул Стукалов.

Сначала, когда Трухин заговорил, Стукалов, не остыв ещё от гнева, смотрел на него так, словно готовился каждую минуту прервать и начать перепалку. А теперь он прямо ликовал.

— Идея, идея! — повторял Стукалов. — Я и на райкоме говорил: миндальничаем! Ты со мной согласен? — Стукалов наклонился к Трухину, тот смотрел на него попрежнему хмуро. — Много разных собраний, заседаний, а мужик хлеб не везёт! «Не голосуют»! — с ненавистью выговорил Стукалов. — А надо без всякого голосования. Вези — и баста! А не повезёшь, ну, тогда мы с тобой, друг, поговорим особо!..