Трудный переход

— Покуда, паря, ничего не слышно, — ответил Илья Максимович. Среди уссурийцев много выходцев из Забайкалья, и потому в устах Деревцова обращение «паря» было также обычным. — С весны-то наши беляки тут подняли будто голову, из-за границы гостей ждали, а теперь спять поутихли. Ихняя не берёт! Ты, поди, слыхал, как мы тут Шитова имали? Пришёл, бандит, из-за Уссури как домой. Вот ведь до чего обнаглели беляки! — Деревцов жестоко усмехнулся. — Расположился он у Силантия Димова. Помнишь Силку? — Трухин кивнул.. — Это здесь воротила старый, — продолжал Деревцов. — До революции на него корейцы не выходя работали. Мы держали Силку ка подозрений, а доказательств не было. Слышим, Шитов заявился. Прибежал ночью ко мне Дениска Толстоногов, говорит: «Пошли!» Ну, пошли. Прихватили ещё человека четыре. Окружили Димова дом, постучали, зашли. Все спят. Всё обыскали — нигде ничего нету. А он, понимаешь ты, как услыхал, что мы идём, из дому вон, на чердак да на крышу! Растянулся там и притаился за трубой. Ладно ночь месячная была, я его углядел. А то бы он нас с крыши-то, когда домой мы повернулись, как галок перестрелял! Живым манером я двоих на чердак, чтобы назад не убежал, а сам кричу: «Эй, ваше благородие, слезайте! Неудобно всё ж таки вам по крыше на брюхе ползать. Как бы бывший поручик и я у вас в германскую войну служил. Мне, говорю, смотреть на это муторно». Слез он. Подошёл я к нему, спрашиваю: «Как, говорю, на той стороне господин сотник Мякишев поживает?» Молчит, только глазами сверкает, как волк… Не сам по себе пришёл — кулаки его поманили…

Илья Максимович остановился, заметив, что Сергей вытащил свой блокнот и карандаш.

— Эй, парень, — сказал он, — про это писать нельзя. Секрет, — строго добавил он.

Сергей смутился, а Степан Игнатьевич посмотрел на него сочувственно. Ему-то все такие истории давно известны! Налёты банд, поимки перебежчиков из-за границы — кого этим здесь удивишь? «Я прямо кожей чувствую, как беляки в Харбине шевелятся», — сказал как-то Широкову Трухин. Сергей думал: где-нибудь в центре страны люди и понятия не имеют о том, что это такое — жить с постоянным ощущением, что ты на краю своей земли. А здесь это воспринимается непосредственно. Он поспешно спрятал блокнот и продолжал слушать более внимательно.

— Мы потом Силку-то изловили тоже, — говорил Деревцов. — Спрашиваем его: «Чего к тебе Шитов припёр?» — «Осенью, говорит, сулился и Мякишев прийти. „Вы, — говорит он нашим кулакам, — тут подымайтесь, а мы вам оттуда поможем“. Видал? — повернулся Деревцов к Трухину. — Они, видишь, думают, что мужики обозлятся на советскую власть из-за хлебозаготовок и тогда они на этом деле ручки погреют…

— А обозлятся мужики? — прищурившись, спросил Трухин.

— Э, паря, ты чего меня пытаешь! — засмеялся Деревцов. — А ведь и верно, могут обозлиться, — продолжал он серьёзно, — если от вас будут ездить такие хлюсты, как этот Стукалов.

— А что такое? — спросил Трухин, хотя и знал, какой будет ответ.

— Приехал Стукалов со своей пушкой на поясе, думал — мы таких ещё не видали. Видали всяких! А этот, не разбирая, на всех кидается, как бешеный. Ему бы надо наших беляков тряхнуть, — Сергей уже заметил, что Деревцов под „нашими беляками“ разумел кулаков, — а он их как будто даже обходит. Те попрятали хлеб и сидят тихо-мирно. А дурак Стукалов на нашего брата, середняков, и на тех, которые посознательнее, жмёт: „Давай вези!“ Нет, уж пускай сначала те повезут! У тех хлеба-то побольше нашего! Вот мужики видят такое дело — давай прятать хлеб! И всё, паря, попрятали!

— И ты спрятал? — спросил Трухин.

— А что? — прямо взглянул на него Деревцов.

— Куда ж ты его спрятал? — снова лукаво прищурился Трухин.

— Прятал, не прятал, а попробуй найди, — засмеялся Деревцов, — у нас, поди, вся деревня сейчас в ямах!

— И везде хлеб?

— А что ты думаешь! Везде!

„Вот он где, хлеб-то, — размышлял Трухин. — А Марченко говорит, что хлеба в деревне нет, план завышен. Вся штука в том, чтобы взять хлеб, это от нашей политики зависит“. И он сказал Деревцову:

— Ты вот говоришь, что надо у кулаков хлеб взять, ямы и тайники раскопать, а середняк сам, что ему будет положено, вывезет. Это ты правильно. Середняку нечего с советской властью ссориться, душа у него трудовая. А кулак на советскую власть зуб точит. Хлеб-то он прячет разве только из-за того, чтобы момент улучить и подороже зерно продать? Нет, не только в этом дело. Пряча хлеб, кулак ведёт свою контрреволюционную, антисоветскую политику. Всё это ясно. Ты лучше скажи нам — где у кедровских кулаков хлеб спрятан? У кого, в какой ямс?

— Э, нет, — сказал Деревцов и опять засмеялся. — Легко ты хочешь всё сделать! Походи, с другими мужиками поговори…

— Боишься? — спросил Трухин.

— А чего мне бояться? — Деревцов махнул рукой на стену: — У меня вон висит!

На стене висело охотничье ружьё с деревянными сошками. Трухин понял, что Деревцов маскирует этим жестом свою неловкость. Уже провожая Трухина, Деревцов сказал под видом шутки:

— Если ничего не узнаешь, приходи — поговорим…

— Поможешь? — приостановился Трухин.